– А как он делает?

Номен пожал плечами и ехидно улыбнулся. – Понятия не имею. Представьте, что вы сжигаете свою душу, чтобы поднять руку, наверное…

Чертов псих! Как? Как это делать? Как это делать с такой болью?! Черт… О чем он говорит? Какой смысл? Он же явно что-то знает! Сука, я дотянусь до тебя…

Боль стала сильнее. Стала такой невыносимой, что дыхание превратилось в хрип. Левая рука оторвалась от койки и подняла покрывало. Потянулась к вороту кондуктора.

– Вы верно придушить меня хотите, господин сателлит? – тот даже не отвлекся от завинчивания болтов в мою грудь. – Что ж, раз уж вы смогли даже такое, то я, наверное, включу в работу весь, так сказать, «механизм».

Старик что-то щелкнул под пластиной, и моя левая рука полетела в него так, будто она никогда не лишалась чувств. Номен заблокировал удар и нежно перехватился за мое запястье.

– Просачивается, даже через закрытый клапан…

– Чего?

– Как вы себя чувствуете сейчас? Вы, должно быть, в замешательстве?

– Каком замешательстве, безумец?! Что ты… – я в замешательстве. Я в шоке и ужасе. В шоке, ужасе и удивлении! В удивлении, которое на секунду смогло перекрыть мою тягу к принцессе. Я на секунду позволил себе забыть про то, ради чего я на все согласился. Даже смерть меня пугает меньше, чем то, что принцессы тут нет.

Но я чувствую ее. Руку. Чувствую прикосновение Номена. Чувствую льняную белую ткань, застиранную на сотню раз. Чувствую рукой тепло руки этого еретика.

Но это не все.

Я чувствую холодный ветерок своей шеей. Сквозняк, что сочится через закрытые окна лазарета. Чувствую, как покалывают пальцы на ногах от долгого безделья. Как спина вспотела, как колени затекли лежать в одном положении.

Вот только… я чувствую это иначе. Я чувствую это… сердцем. Душой. Если и есть она во мне, то я будто ощущаю мир, пропуская его через себя. Вибрации воздуха, голоса в коридоре, тяжелые шаги армейских сапог… все это проходит через меня. Через кожу на ногах и руках, через живот, через пластину на сердце. Принизывает от волос, до костей. И идет к самому сердцу. А оттуда – в голову.

– Хах, – вырвалось у меня. За всей этой болью скрывалось столько новых чувств. Даже эта боль, как оказалось, лишь оттенок того, что творится вокруг меня. Она есть, но лишь послевкусием происходящего. Как горечь меда…

– Восхитительно! – подпрыгнул на стуле кондуктор. – Вы – мое лучшее творение, господин сателлит! Только вы и никто другой!

Безумец вытер слезы с глаз, но на их месте появились новые. Он вел себе так, будто победил саму смерть, пусть она его и не страшила. В возгласах радости он разбрызгивал слюну по койке и никак не мог угомониться.

– Номен… – но он меня не слышит. – Номен!

– Да, мой господин?!

– Что дальше, Номен?

– Ооооо, – его руки тряслись. Он тянулся к моему лицу, но боялся прикоснуться. – Я… я… я не знаю! Вы! Вы – великое чудо! Вы – яркий свет! Вы – душа и тело, что сплелись вместе! Мне больно смотреть на эту красоту, господин сателлит!

– Номен!

– Простите, господин! Простите…

– Номен, соберись! Нам нужно спасти ее высочество! Что делать? Я могу идти?

– Да, да, да! Да! Да, вы сможете, но прошу меня простить, господин! Прошу простить меня! Я… – старик засуетился, скидал в свою сумку принадлежности и открыл дверь. – Я не могу смотреть на совершенство долго. Мои старые глаза этого не вытерпят. А душой… душой я смотреть не могу. Душой… Я лишь прошу, оставайтесь таким же сильным, господин сателлит!

– Номен, ты свихнулся? Сколько мне лежать? Сколько у меня вообще времени? – внезапно разозлили припадочные выходки еретика. – Как быстро я сгорю?