Тогда я решила бежать. Собрала свои вещи, села в автобус и через час была дома. Мама, увидев меня на пороге, чуть не родила будущего моего младшего брата. Она сказала: «Хорошо, раз не хочешь отдыхать в лагере, не надо, только мы должны ещё раз съездить туда, чтобы всех успокоить, там, наверное, паника». И действительно, когда мы вернулись в пионерский лагерь, пионервожатые плакали горькими слезами – они думали, что я утонула в Волге или потерялась в лесу. Начальник лагеря тоже был расстроен, хотя и не плакал. Больше я никогда в пионерских лагерях не была. Не люблю я ходить строем да под чью-то дудку! Вернее, под чьи-то горны и барабаны…
Пионеры-герои
Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать,
Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.
Борис Гребенщиков
В возрасте девяти-десяти лет всех нас, школьников, принимали в пионеры. Комсомольцы вручили нам по красному галстуку и по значку с изображением В. И. Ленина. Галстук у меня был ярко-красный и всегда немного мятый. Для того чтобы галстук был не мятый, необходимо было его каждый день гладить перед школой. Отличника от двоечника всегда можно было отличить по его галстуку: у отличника он был чистый, яркий, выглаженный, у двоечника – грязный, мятый, в чернилах, иногда рваный.
Особо ответственные пионеры входили в состав пионерской дружины; им было дозволено находиться во время перемены и после школьных уроков в пионерской рубке и вышагивать на торжественных мероприятиях с барабаном и с согнуто-поднятой над головой рукой.
Случалось и такое, что за какую-либо провинность ученика-пионера могли на неделю лишить галстука, а за совсем уж серьёзное хулиганство грозились и вовсе исключить из пионерской организации, чего все мои одноклассники очень боялись.
Существовал определённый образ пионера – эдакого хорошиста, которому надо было соответствовать. С детства мы были буквально нашпигованы литературой патриотического содержания. В список книг для обязательного прочтения входили и рассказы о пионерах-героях, совершивших подвиги в годы Великой Отечественной войны, среди которых Марат Казей, Лёня Голиков, Валя Котик. Эти и многие другие дети принимали участие в боевых действиях в составе воинских частей, участвовали в подполье на оккупированных территориях, многие были казнены, большинство удостоены звания Героев Советского Союза.
Такому образу пионера-героя в мирное время соответствовать было максимально трудно: что мог сделать каждый из нас в школьные годы? Учиться на «отлично», помогать старшим, поддерживать младших…
А героем-то быть хотелось, поэтому каждый партизанил как мог.
Штатная ситуация – мы всем классом срываем урок рисования. Помню ту учительницу, тщетно пытавшуюся научить нас правильно рисовать домики и солнышки: взгляд безумный, блуждающий, речь еле слышная. И вот – общее собрание, разбор полётов. Нас вызывают к классному руководителю и строго так спрашивают: «Кто зачинщик, кто сорвал урок?». Какое-то время все молчат, но вскоре нехотя, но начинают сдавать «своих» и указывают на нас с подругой. Мы, конечно, пели на задней галёрочной парте песню «Ягода малина» Валентины Легкоступовой, но мы же были не единственными, кто срывал уроки, и никак уж мы не были подстрекателями этого срыва. Меня вызывают к учителю, спрашивают: «Срывала урок?» Я соглашаюсь. Спрашивают: «Кто ещё срывал?» Здесь я уже молчу, доносчиком никогда не была. В итоге я – заводила, ответственная за «недостойный высокого звания пионера поступок». Родителей незамедлительно вызывают в школу. Мама удивлялась и говорила: «Как такое может быть – срывали все, а виновата ты одна?» Пусть и так, зато совесть моя чиста, думала я. Мама просто не знала, что я – не предатель. «Всё-таки есть во мне что-то от пионера-героя», – надеялась я.