– Ты что здесь забыл? – задала я, наконец первый разумный вопрос.

– А я Санта, – ответил он, – Жду, когда ты избавишься от моих подарков и записываю тебя в список плохих девочек, пока только карандашиком.

– Очень смешно, – передразнила его интонацию я, – Я серьезно спрашиваю!

– Любуюсь окрестностями, – скривился парень.

– На мусорке? – уточнила я, – Я здесь, потому что выбрасываю мусор, а что ты тут делаешь? Прячешься? От копов? Я сейчас закричу, и сюда прибежит толпа полицейских.

– Нет! Не нужно! – испугался парень.

– Почему? – подбоченилась я, чтобы выглядеть более храброй и менее пьяной, – Ты кого-то убил? Ограбил?

– Я выгляжу, как вор? – неожиданно оскорбился парень.

– Ты прячешься за мусоркой, – справедливо закатила я глаза, – Ты явно не выглядишь, как добропорядочный гражданин.

Парень опустил голову и переступил с ноги на ногу. Выглядел он совершенно потерянным. Насколько можно быть потерянным за одиннадцать дней до Рождества на помойке.

– У тебя проблемы? – сжалилась я, понимая, что очень об этом пожалею.

Он посмотрел на меня недоверчиво.

– Ну? – поторопила я, – Ты голоден? Ограбил банк? У тебя карточные долги перед мафиози? Чем тебя одарил Санта перед Рождеством?

Парень смотрел себе под ноги и молчал.

– Ты голоден? – внезапно на меня напал приступ сострадания.

Если уж у меня рождество идет коту под хвост, может, хотя бы поделюсь пиццей с бездомным и моя карма отомстит мне тем же.

О, Боже… Я стану бездомной и меня тоже покормят пиццей? Ужас! Нет!

Парень тем временем меня внимательно с некоторой долей опаски рассматривал. Видимо, решал, представляю ли я для него опасность. Я. Опасность для него. Посмотрите на меня для начала.

Пятьдесят пять киллограмм невезения, вытянутые на метр семьдесят от земли. Всего и достоинств – льдистые голубые глаза от мамы и рыжие кудряшки от папы. Рыжий мне не идет и мы с моим парикмахером закрашиваем рыжину шоколадным цветом. А вот веснушки ничем не закрасить особенно. То есть я могу представлять что угодно, но не опасность.

– Я тебя не обижу, – сказала я, наконец, – Сейчас закажу пиццу, поделюсь с тобой, и ты пойдешь по своим делам. У тебя же есть дела?

Парень неуверенно кивнул.

– То есть… Ты вот так, – начал он задумчиво, – Вот так просто зовешь в свой дом незнакомого мужчину. А если я маньяк?

– Ты маньяк? – лениво уточнила я.

– Нет, – быстро ответил он, – Но если?… – уточнил он после паузы.

– Ну, – сказала я равнодушно, – Значит, ты меня убьешь и выбросишь в эти вот контейнеры.

Парень посмотрел на меня с опаской, потом перевел взгляд на контейнеры, а потом на мешок в моих руках. Боже, теперь он думает, что маньяк здесь – это я.

– Какой ты нерешительный, – снова закатила я глаза, – Я рассталась с парнем, потому и выкидываю вещи. Еще вопросы?

– Прямо перед Рождеством? – присвистнул он, – Я Джон, – протянул он руку для рукопожатия.

– Мелисса, – представилась я и пожала протянутую руку.

– Помочь? – он показал на мешок.

– Валяй, – согласилась я и, скрестив руки на груди наблюдала, как он взваливает мешок на край контейнера и толкает его в мусор.

Мое прошлое с глухим звуком упокоилось на дне своего последнего мусорного пристанища. Какая злая ирония. Джон шагнул назад и встал около меня и молча глядя, как и я в черный бок контейнера.

– Ну, что пойдем? – сказала я, принимая решение больше никогда не возвращаться к этому (не в смысле на помойку, а в смысле к мыслям о Доне, но и на помойку, конечно, в известном смысле).

– Ты серьезно? – снова спросил он.

– Зевс карал негостепреимных, – пожала я плечами.

– Что? – не понял он.

Какие же необразованные бездомные пошли.