Корм выезжал из маленького квадратного окошка на алюминиевых подносах, в алюминиевых мисках, по транспортёрной ленте. Транспортёрная лента отличалась той же чистотой, что и жирный асфальт снаружи. Её так же любили мухи. Миски и подносы внутри чёрными от грязного жира не были – жир был чистым, зато эта утварь была безжалостно покрыта рубцами и вмятинами – дезинфекторы кормоцеха, после ополаскивания посуды в дез-растворе (горячая вода) в ванне, ожесточённо обстукивали её обо всё металлическое и каменное из интерьера дез-помещения, что под руку попало, перед накидыванием её на передвижной стеллаж.

Медицина, всё-таки, была для людей, и невзрачная на вид посуда кормоцеха Филиала выезжала по транспортёру одинаковая и для Старших фельдшеров, и для младших дезинфекторов, и для больных, и для выздоравливающих, и даже для самого Руководителя СДиГ Филиала, активно выздоравливающего в двенадцатый раз Ваши Сасильца, а к тому же, выгодно отличалась от собачьей миски старой немецкой овчарки, жившей в ветхой конуре возле Ординаторской, – собачья миска была стальной, эмалированной, не помятой, без рубцов и жирового покрытия. Пациент – не собака!

Да, пациент – не собака, всё необходимое – пациентам! Пациенты получали хлеб только первого сорта, а вот санитары дежурной смены, заступавшие на сутки, и даже Дежурный Ассистент Главврача, их непосредственный руководитель, – второго сорта. Пищу для них готовили тут же, но не такую наваристую и насыщенную полезными жирами, и им не позволялось принимать её вместе с больными, им её приносил Старший Фельдшер Ординаторской в специальных металлических контейнерах на второй этаж Ординаторской (где была кухня, кладовая, маленькая столовая, балкон и комната отдыха с устаревшими, одноярусными койками), и даже диетический чайный напиток и компот с ароматом сухофруктов (очень полезный для здоровья, говорят) им не полагался.

Мотылини, Вячек, Хренин и Кондарик расселись друг напротив друга, как обычно, за самым дальним от входа столом у окна. Набрасываться на миски никто не торопился, так как их содержимое представляло собой кипяток, и принимая во внимание ручьями стекавший по лицу каждого из них пот, неторопливость была вполне объяснима, хотя жрать и хотелось. Все принялись отделять хлебную мякоть, прилипавшую к пальцам как хороший клей-герметик прежнего мира, и Серый нарушил тишину:

– Вот какого аминазина они не пекут нормальный хлеб!? Вячек, может, ты знаешь, ведь ты же был когда-то Старшим кормоцеха в Двадцать четвёртом Филиале?

– У меня так хлеб не пекли, а делали его на опаре. Здесь не умеют. Дрожжи и сахар в котлы засыпает санитарка Ординаторской в присутствии Дежурного Ассистента Главврача или его Ассистента, да ещё пары санитаров смены, и пекарь сразу же, размешав, раскладывает тесто в формы и отправляет их в печь под высокую температуру. Тесто не успевает подняться, а хлеб пропекается только снаружи. Интересно другое: второго сорта, из белой муки, хлеб он так же делает?… Не умеют они хлеб печь. Или не хотят.

– В смысле, не хотят? Всё ж для пациента! – почти возмутился Мотыль.

– Для экскремента! Вот, смотри: в двух мисках мутная жижа-кипяток. В одной из них – кипяток с шелухой, и если его слегка побеспокоить веслом, то со дна поднимутся признаки какой-то крупы. Это второе блюдо. В миске с первым блюдом то же самое, но нет шелухи и есть куски варёного сала. Третье блюдо, напиток, и он в такой же миске – это компот со вкусом сухофруктов и признаками сахара в своём составе, и тоже очень горячий. Времени на приём корма у нас мало, поэтому, мы не съедим и по половине своей пайки жирного кипятка, бросив в остатки и несъедобную хлебную мякоть. Многие, не как мы, и им плевать на жару, пот, кипяток, мух, но и они не съедят всё, а особенно, сало. Сало в таком количестве просто губительно, и если сахар и соль – белая смерть, то оно…