Я бросил последний взгляд на своего ангела и хрипло пробормотал:

– Ты даже не представляешь, что тебя ждёт.

Я, Лукас Висконти, – хищник, привыкший получать всё, что пожелаю. Я – тьма, которой нет дела до чужой боли. Я – социопат, садист, и мне плевать на всех остальных. Но Дана – мой единственный свет в мрачном мире, который я сам же создал. Я готов на всё ради неё, даже если это означает уничтожить всех, кто осмелится приблизиться. Одержимость Даной была единственным, что имело смысл.

Собравшись с мыслями, я, наконец, заставил себя выйти, заперев за собой дверь. Каждый шаг был борьбой с самим собой, с теми демонами, что шептали мне о том, что я недостоин её. Но в глубине души я знал: она пробуждает во мне чувства, о которых я никогда не мечтал.

Скрип ступенек под ногами отдавался в тишине подвала, как удары похоронного колокола. С каждым шагом я всё глубже погружался в знакомую атмосферу сырости и безнадёжности. Здесь, внизу, под покровом земли и безразличия, царили свои законы и порядки.

Подвал «Ангела» видел многое, но использовался для подобных целей крайне редко. Лишь в тех случаях, когда требовалось преподать особенно жестокий урок, когда слова теряли всякий вес. Кай Паркер заслужил оказаться в этой комнате, лишённой окон и жалости.

Тяжёлая дверь захлопнулась, отрезая меня от мира музыки и похоти. Влажный воздух подвала ударил в лицо запахом плесени и страха. С каждым шагом моя тьма сгущалась, поглощая остатки сомнений.

Комната, где я собирался преподать Паркеру урок, встретила приятным полумраком. Единственная лампочка под потолком отбрасывала тень на силуэт Кая, привязанного к стулу. Ни окон, ни пощады. Его самодовольное лицо, которое я привык видеть на светских раутах, сейчас было бледным, губы нервно подрагивали, а в глазах плескался страх. Заметив меня, он попытался изобразить подобие улыбки, но вышло жалко и фальшиво.

– Лукас, давай поговорим, как цивилизованные люди. – выдавил он, и голос его предал, дрогнув на полуслове. – Уверяю, это просто недоразумение, я всё объясню…

Он недоговорил. Я снял наконец эту чёртову маску и подошёл к нему вплотную, так, что наши лица оказались почти на одном уровне. В его глазах плескался страх, и это зрелище доставляло мне извращённое удовольствие.

– Ты прикоснулся к тому, что принадлежит мне. – прошипел я, сжимая пальцами подлокотники его стула. Дерево жалобно затрещало под моим натиском. – Ты хоть представляешь, что тебе за это будет?

– Пожалуйста, Лукас, умоляю. – прохрипел Кай, и я с отвращением отметил, как задрожал его подбородок. – Я… не знал, что она… твоя… Она же ничего не сказала…

– Дана произнесла стоп–слово! – отрезал я ледяным тоном. – Тебе этого недостаточно?

Паркер дёрнулся, пытаясь освободиться от пут, но это лишь сильнее затянуло грубые верёвки. В тусклом свете лампочки я видел капельки пота, выступившие на его лбу, бегающие зрачки, лихорадочный румянец на щеках. Он тонул, и это зрелище было почти омерзительно притягательным.

– Клянусь, Лукас, если бы я знал… – выдавил он, и в его голосе уже откровенно слышались панические нотки.

– Ты бы что? – я наклонился я к нему, вдыхая запах его страха. – Отказался от удовольствия?

Кай замолчал, понимая, что оправданий нет. Он знал, кто я. Слухи обо мне – это не просто страшилки, которыми пугают непослушных детей. Но Паркер, ослеплённый чувством вседозволенности, решил, что ему всё сойдёт с рук. Наивный глупец.

Тишина в комнате стала густой, почти осязаемой. Ублюдок судорожно сглотнул, и я услышал этот звук отчётливее любого крика. В его глазах читалось отчаяние, осознание того, что сейчас произойдёт нечто ужасное, необратимое. И он был прав.