– Да ты! – Градов даже слов не находит от моей наглости.

Он поднимается из-за стола, нависая надо мной, как грозное торнадо, сверкает тёмными глазами и ничего не говорит. Видимо опять считает до десяти, чтобы справиться с гневом.

– Дерзкая, безответственная, с диким самомнением! – наконец обретает он дар речи. – Уволена!

«Ждали обозу, а дождались навозу», – скептически шепчет бабушка.

Градов садится за стол и размашисто подписывает моё заявление. Это типа я сейчас последний шанс запорола? Почему-то, несмотря на то, что я уже свыклась с мыслью, что меня увольняют, испытываю в этот момент жгучее разочарование и даже лёгкую тоску. Ладно, показывать, насколько это чувствительно, я не буду… Вот только я так и не поняла, мне уже уходить или нужно отрабатывать…

– Андрей Дмитриевич, – начинаю я.

– Свободна! – рычит он.

Вот же гневливый самодур. Я выскакиваю из его кабинета, как ошпаренная и сразу оказываюсь под обстрелом сочувственно-любопытных глаз Синицкой.

– Ну что? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами:

– Уволена…

– Не переживай, может ещё передумает… Кофе хочешь?

– Хочу, наверное… спасибо большое…

Я беру большую чашку кофе, печенье нашего производства и ухожу к себе. Сажусь за стол и… не знаю, что мне делать. Ощущаю пустоту и грусть, будто потеряла что-то дорогое сердцу. Сейчас я чувствую себя совсем не так уверенно, как несколько минут назад, когда выступала перед боссом. Даже наоборот…

Я отхлёбываю кофе, не ощущая ни аромата, ни вкуса, и набиваю рот печеньем, в надежде на обильное выделение серотонина или дофамина, что там помогает чувствовать себя счастливой? И в этот момент дверь с шумом распахивается и бьётся о стену.

На пороге появляется Градов.

– Вот, что мы сделаем! – говорит он, подходя ко мне.

Чувствую себя крайне неловко, как мышь, пойманная с поличным на мешке с зерном. Продолжать жевать, когда босс стоит надо мной, как-то неловко. Поэтому я делаю каменное лицо. А если он что-то спросит, и я не смогу ответить?

Он держит моё заявление прямо перед моими глазами.

– Заявление подписано, – говорит он. – Но по условиям контракта ты должна отработать две недели, прежде чем уйдёшь. Значит, будешь работать, причём, с полной отдачей! Если не будешь, мы тебя оштрафуем и ты не получишь никаких выплат при увольнении. Ты понимаешь, что я говорю?

Я киваю, не имея возможности ответить словами.

– Если, – он выделяет слово «если» особой интонацией, – если вдруг по неизвестно каким экстраординарным причинам ты начнёшь добросовестно исполнять свои обязанности и будешь поменьше хамить и дерзить…

Тут от негодования я забываю о печенье во рту и набираю полную грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ на эти обвинения. Кусочек печенья вдруг подхватывается воздушным потоком этого вдоха и несётся по направлению к лёгким и забивает дыхательные ходы. Мамочки! Я начинаю задыхаться.

– Тогда, – продолжает генеральный, не замечая беды, только что случившейся со мной, – теоретически мы сможем рассмотреть возможность оставить тебя на работе. Тебе понятно, что я говорю?

Мне вдруг становится совсем не до того, что он говорит. Мне бы не задохнуться, поперхнувшись печеньем.

– Так да или нет? – склоняется надо мной Градов.

Я чувствую, как лицо становится красным, а глаза увеличиваются до невероятных размеров. Я вскакиваю со стула. Одна рука ложится на грудь, а вторая беспомощно тянется к Градову. Он совершенно ошалело смотрит на меня и не понимает, что происходит.

Давай скорей соображай, не то я здесь задохнусь, прямо на твоих глазах. Наконец, до него доходит, что я не могу дышать. Я активно подаю знаки и показываю, что нужно сделать. Он бросает моё заявление на стол и, недоверчиво глядя на меня, обходит сзади. Приближается и прижавшись со спины, кладёт мне руки на грудь.