– Надо будет папочку попросить – и на него, и на родителей, – решил я. – Надя у нас ценная госсобственность, и кому попало ее отдавать нельзя.

– Сваха ты, а не комсомолец! – приложил меня КГБшник.

– Одно другому не мешает, – не обиделся я.

Закрыв воду одновременно со мной, товарищ подполковник подобрал взятый с собой «макаров», мы выбрались в раздевалку, и я расстроился – полотенце пропало. Товарищ подполковник тоже это заметил и выглянул в коридор, где сидит дядя Вадим.

– Кто выходил?

– Только пацан, – ответил тот.

– Ворует, сученок, – вернувшись, поделился выводами дядя Герман.

– Может перепутал? – мне о Викторе думать плохо не хотелось.

– Тогда свое бы оставил, – резонна заметил ликвидатор, вытерся собственным и протянул мне. – Держи, если не брезгуешь.

– Я вашу медкнижку видел, заразных болячек там нет, – улыбнулся я, принимая предмет. – Спасибо.

Нарядившись в халаты – дядя Герман под свой надел кобуру – покинули раздевалку, прихватив с собой дядю Вадима.

– Придется к Витьке идти, воспитывать, – вздохнул я. – Знаете где они живут? – обернулся на КГБшников.

– Всех знаю, – заверил дядя Герман.

Поднялись на второй этаж, прошлись по коридору и постучали в дверь с номером двести семь.

Витя открыл сам, и его лицо тут же окрасилось паникой.

– Родители дома? – спросил я.

– Нет, – с преувеличенным энтузиазмом покачал он головой.

– Мы тогда зайдем, – заявил я.

Дядя Герман аккуратно убрал пацана с пути, и мы зашли. Ого, у нас тут две комнаты! Неудивительно для дочери «личного друга товарища Громыко». Первая обставлена в японско-колхозном стиле – это когда над колченогим «антикварным» столиком в стиле барокко висит икебана, кровать застелена местным покрывалом с вышитым на нем тигром, а на стенке стоят японские сувениры вперемежку с хрусталем. Просто квинтэссенция безвкусицы! А еще – всего одна семейная фотка, и Виктору на ней года два.

– Тут родители спят? – уточнил я.

– Тут, – подтвердил пацан.

– Ты, значит, вон там, – и я направился ко второй двери.

– Туда нельзя, папа там часы собирает! – он попытался перегородить проход.

– Пока полотенце не найду – не уйду, – вздохнув, развел я руками. – Нафига оно тебе вообще?

– Я… – пацан густо покраснел.

– Онанизмом заниматься? – проявил черствость дядя Вадим.

– Я им не занимаюсь! – покраснел допрашиваемый еще сильнее.

– Точно онанизмом, – хрюкнул КГБшник.

– Дядя Вадим, я совершенно уверен, что и у вас был период подростковой мастурбации, – влез я к веселью дяди Германа. – Это совершенно нормально, – перевел взгляд на Виктора. – Если при этом не нюхают чужие предметы!

Тут тоже есть ряд нюансов, но мы о них не будем.

– Мне девочки нравятся! – оправдался пацан.

– Заходим, – надоело мне ломать комедию. – Извини, но воровство – это плохо.

Дядя Герман уже привычно отодвинул Виктора, и мы зашли.

Слева – отцовский закуток в виде простенького стола, на котором аккуратно разложены запчасти механических часов. Стационарная лупа – в наличии. На стене – фанерка с висящими на гвоздиках инструментами. Рядом – тикающий шкаф с «готовой продукцией». Сразу видно – своему хобби человек предан всей душой.

С другой стороны – узкая кровать, застеленная советским покрывалом, шкаф с книгами – мои на самом видном месте. Над кроватью – десяток моих «официальных» фотографий. Рядом – ученический стол с учебниками, тетрадками и прочим.

– Личное пространство я уважаю, – заявил я донельзя смущенному, как оказалось, фанату. – Поэтому давай полотенце, поклянись больше никогда не брать чужого, и мы уйдем без последствий.

– Сейчас, – старательно отводя наливающиеся слезами глаза, пацан подошел к кровати и приподнял матрас.