После сэта я помог им собраться, а потом мы вышли в сумерки. Холодный воздух приятно коснулся моего горевшего лица.

– Пойдем с нами, выпьем, – сказал пианист, – мы угощаем.

Я кивнул, и уже через десять минут мы впятером сидели в пабе за столиком в глубине зала, и перед нами стояла пара тарелок с сендвичами и по бокалу пива.

– За удачный сэт! – предложил тост гитарист, и мы выпили, – о, кстати, я Кит.

– Алекс, – кивнул пианист.

– Я Уилл, а это Рэд, – сказал солист-басист, кивая на барабанщика, – ну а ты, значит, Марко.

– Точно. И… что это было вообще?

Они засмеялись. Я был счастлив в тот момент, но каждый из них был в пятьсот раз счастливее, потому что это выступление на тот момент было вершиной их карьеры. Да, они играли в клубах, не очень больших, но зато при аншлагах, но Эбби-роуд – это совсем другое дело, это престиж, это означало признание. Теперь они были уже не просто кучкой детишек с гитарами и перевернутым ведром, нет, они официально пополнили собой список британских рок-групп.

– Откуда, кстати, ваше название взялось? – спросил я, когда передо мной поставили второй бокал пива.

– Ну, – пожал плечами Уилл, – знаешь, так обычно пишут на коробках с чем-то хрупким, и именно эти коробки всегда бросают и бьют содержимое. Просто до того, как мы по-настоящему стали группой, мы были поломаны, разбиты, но дружба и музыка нас типа склеили. Потому и название такое, – он помолчал, – у каждого свои трещины, знаешь. У меня родители развелись, причем весь скандал протекал на глазах у меня и моей младшей сестренки.

– Я слепой на один глаз, и из-за этого мне пришлось оставить мечту стать летчиком, – сказал Рэд.

– Я пятнадцать лет жил в депрессии, винил себя в смерти родителей, мучил и себя, и всех, кто меня окружал, – спокойно произнес Алекс.

– А я, ну, я не мог понять свою сексуальность, и это доводило меня почти до истерик, – поморщился Кит.

– Ну, мне-то с твоей ориентацией все было ясно еще лет в четырнадцать, – усмехнулся Уилл.

– Мог бы и меня просветить!

– Люблю смотреть, как другие мучаются.

– Ой, да ладно!

Я улыбался, глядя на них. Это были настоящие друзья, давние и верные, проверенные временем и бедами, причем, не так, проблемами и печалями, а самыми настоящими катастрофами внутримирового масштаба. Они были выросшей версией тех самых поломанных подростков, с которыми я собирался работать в будущем.

Мне в жизни очень повезло. Мои родители любили друг друга и меня, я получил хорошее воспитание, отличное образование, и вообще, все у меня сложилось. И, наверное, именно поэтому меня тянуло к людям, у которых судьбы сложились не так гладко. Мне просто ужасно хотелось поделиться с ними частью своего внутреннего света, что ли… помочь им почувствовать себя любимыми, нужными, стоящими чего-то.

Мы еще выпили. Потом еще. Потом мы еще пили виски с колой, потом чистый виски, короче, из паба мы вышли уже капитально пьяными.

– Так, никто не забыл инструменты? – ответственно поинтересовался Кит, когда мы прошли полдороги до метро.

– Где ты живешь? – спросил Рэд, почти падая на меня.

– Регенсбургер-штрассе, 26Б, – запинаясь, ответил я.

– Это на востоке?

– Это в Берлине.

– А… нет, а в Лондоне? Мы ведь все еще в Лондоне, правда?

– Нигде?

– Неправильно, – авторитетно заявил Алекс, со второго раза сумевший все-таки приложить карточку к турникету, – ты живешь у меня!

Оказалось, что Алекс и Кит жили вместе на окраине города в большом доме, до которого надо было добираться с двумя пересадками. Обычно они пользовались машиной, но в тот день как чувствовали, что пойдут отмечать студийный концерт, поэтому предпочли тащиться на перекладных. Пока мы добирались, хмель немного выветрился, и я смотрел в темноту за окном пригородного поезда. Мимо проносились уже погрузившиеся в сон дома, огоньки фонарей, запоздавшие машины и прохожие.