– Перестань!

– Камала просто решила заманить тебя домой! И заодно выдать замуж. – Она махнула сигаретой в сторону Амины. – Пока у тебя матка не отсохла!

– Димпл, ну хватит! Она уже больше года не пытается меня ни с кем познакомить!

– Докажи!

– Нет, дело точно не в этом!

– Уверена? Тебе кажется такой невероятной мысль о том, что мама строит какие-то идиотские планы без твоего согласия?

Амина почла за лучшее промолчать и сделала еще глоток пива. Двенадцать раз Камала пыталась свести ее с парнями из сирийской христианской общины (она их называла вариантами). Одиннадцать раз она это делала, не спросив разрешения.

– Ты что, не понимаешь, что она будет пытаться провернуть одну и ту же глупую затею до тех пор, пока не добьется своего?

– Не в этом дело, клянусь! – откашлялась Амина. – Да и в любом случае в клане Сурьяни столько хороших мальчиков не найдется, забыла, что ли? Она уже оставила эту идею.

– А среди них хороших мальчиков и не было никогда! Нация неудачников!

Одна из любимых теорий Димпл гласила, что после тысячелетнего увлечения христианством на субконтиненте, где традиционно были распространены более динамично развивающиеся религии, сирийская христианская община превратилась в самую прогнившую общину на свете, или осиное гнездо Индии. Амина приготовилась выслушать очередную проповедь на эту тему, но Димпл резко выдохнула струйку дыма из уголка рта и замолчала.

– Я понимаю, о чем ты, – признала Амина. – Но это чересчур даже для моей мамы. Она никогда не стала бы врать мне, что папа заболел.

Наклонившись через стол, Димпл взяла Амину за подбородок, и от нее повеяло знакомым цветочным ароматом духов, который ощущался даже в прокуренном баре.

– Дурочка моя, – ласково прошептала Димпл.

Амина откинулась на спинку дивана. Битву за ее душу и будущее Камала и Димпл вели уже много лет, и она давно перестала принимать это на свой счет. Народу в баре прибыло: мельтешили мешковатые брюки, флисовые куртки, сумки-почтальонки и кеды. Димпл недовольно огляделась и спросила:

– Как думаешь, это надолго?

В последнее время она задавала этот вопрос каждый раз, когда они с Аминой встречались, то с сарказмом, то с неподдельным унынием. Димпл ужасала растущая популярность Интернета, ее раздражало все, начиная с ее района, полностью перестроенного, и заканчивая галереей, пострадавшей, по ее выражению, от коррупции, которая портит качественные изображения в век цифровых технологий. Амина была настроена не столь воинственно, но не менее пессимистично. Ее скорее волновало то, что распространение Интернета провело четкую границу между поколениями, и она оказалась не в той части человечества, в какой ей хотелось бы. Интернет стал чем-то вроде движения за права человека или Вудстока. «Детки», всего на несколько лет моложе ее, наводнили город, скупая винтажную мебель, раскатывая по городу на скутерах, а она сжимала в руках свою верную камеру фирмы «Лейка» с ощущением, что предпочитает ездить по железной дороге в век индустриальной революции.

– Ненавижу их, – продолжала Димпл, прежде чем Амина успела что-то ответить. – Ненавижу все, что они делают! Ненавижу их за то, что они зарабатывают больше, чем я когда-нибудь заработаю! Я тебе говорила, что мне предложили сделать часть галереи webcast? Что это, вообще, такое?!

Сестры посмотрели на улыбающегося парня в бейсболке, который помахал бармену двадцаткой.

– Как у тебя с Деймоном? – спросила Амина.

– Уже никак.

– А я думала, у вас все хорошо…

– Он вернулся к своей бывшей.

– Серьезно?

– Да и ладно, – пожала плечами Димпл. – Если честно, я даже рада, что не пришлось его выгонять.