– Да. Ты прав. Но не менее важно и быть готовым её принять.

– А я был готов?

– В какой-то степени да, иначе бы ничего не произошло, наверное.

– Понимаю, – с горечью откликнулся я.

Ника улыбался:

– «Можно лошадь подвести к воде, но заставить её пить, если она не хочет, нельзя».

– ОК! Всё справедливо, – продолжал ворчать я. – А то многие своими глазами смотрят, и не видят, своими ушами слышат, и не разумеют, а ежели, «имея очи, не видишь, а имея уши, не слышишь», то ведь и сам дурак.

– Вообще-то, Сонечка так не могла бы сказать. – Ника попрежнему, чуть улыбаясь, внимательно смотрел на меня, не позволяя эмоциям «вскипать» на пустом месте. – Кстати, раз уж ты стал цитировать разные тексты, я бы хотел спросить, не заметил ли ты и в моём кое-какие погрешности?

– Да нет. А где именно?

– Когда Софья Алексеевна говорит герою, что Ева ему «симпатизирует», это, скорее, мой неточный перевод. Она бы сказала иначе:

«благоволит», «охотно любезничает» или что-нибудь в этом роде.

– Не вопрос. Можно исправить.

– Или… – задумчиво добавил он, – не «ёлочные ветви», а «еловые», конечно, – и вдруг неожиданно оборвал себя:

– А впрочем, не надо, пусть останется как есть. Я думаю, ошибки, всякие «неправильности» иногда даже усиливают правдивость повествования, не правда ли? – почти как Софья Алексеевна, заключил он и переменил тему:

– Ты ведь ещё о чём-то хотел спросить?

– Да. Я правильно понимаю, ты сознательно пропустил или зашифровал, как угодно, множество идей, которые вы наверняка обсуждали с Софьей Алексеевной? Срок был отпущен короткий, это факт, но ведь по активности день шёл за три или даже больше?

Ника сделал глоток кофе и, явно довольный, откинулся на спинку стула:

– Как ты догадался?

– Я заметил, ты мало похож на того раздражённого молодого человека, которого описал в начале. Значит, либо ты писал не о себе, что сам же и опроверг, либо многое и очень быстро должно было измениться. А это могло произойти лишь при очень активном общении и обучении, при особой «открытости к самому знанию», «искренней восприимчивости» и «взволнованной готовности к усвоению и переработке информации», – гордо, наизусть продекламировал я. – Да, память у вас, молодой человек… – Не жалуюсь.

– Я бы так не смог воссоздать собственный текст.

– Так как же насчёт дешифровки? – настаивал я.

Ника осторожно подбирал слова:

– По сути, да, конечно, не всё сказано, а из того, что сказано, многое дано намёками. Но правда и то, что ничто не утаивается и ничто не скрывается так, чтобы – любой желающий! – он поднял руку, усиливая сказанное, – не смог познать и сам открыть смыслы! Ибо истина открыта – всегда! Каждый миг! Это мы закрыты, это мы прячемся за свои обманы, ложь, заблуждения, скрытые желания переложить ответственность, а часто и вину, – на кого-то другого. А так как я довольно скоро стал отдавать себе отчёт в том, что разозлён и подавлен и что причины этого состояния – во мне самом, то, вероятно, и получился такой образ.

– Зато я, как тот дикарь перед водопроводным краном, вот-вот, кажется, сейчас пойму, и снова всё ускользает.

Я замолчал, а потом неуверенно проговорил:

– Наверное, нелепо тебя просить …как-то вразумить, что ли, или хотя бы привести пример, чтобы легче было понять, как двигаться дальше?

Ника молчал, и я удручённо добавил: – Но если нельзя… Он махнул рукой:

– Да нет! Я выбираю!

Мы оба немного помолчали, потом Ника продолжил:

– Может быть, для начала возьмём что-нибудь очень известное? Например:

• правило первое: «забудь старого себя»;

• правило второе: «настройся на нового себя».

Я удивлённо смотрел на смеющегося Нику: