К лету 1977 года я принял решение уйти из техникума. Мама, узнав об этом из письма, примчалась в Ростов почти со скоростью света. Уговаривала остаться, но я был непреклонен. Я уехал, а Веня Басов остался и закончил учебу, но стал почему-то не специалистом по радиолокации, а чертежником.

Теперь, когда проезжаю на поезде Ростов-на-Дону, вспоминаю, в какой грязи осенью 1976-го мы помогали строить во время бесчисленных субботников двухэтажный речной вокзал-красавец, возведенный в виде наполненных ветром парусов. Тогда я возмущался и злился, а теперь, когда смотрю на его профиль, не без гордости думаю: и мой труд влился в труд моей республики!.. Республики, которой больше нет.

Лето промелькнуло под стук вагонных колес и плеск набегающих волн – я откровенно бездельничал на пляже и сентябрь встретил почти спокойно. Было немного неуютно от предстоящего возвращения в школу, да еще в выпускной класс, но меня приняли как обычно, никто не укорил, не поднял на смех.

Самостоятельная жизнь отразилась на мне не только внешне – я утратил беспечность и подростковую дурашливость, с изумлением увидев, что в среде моих одноклассников эти качества все еще процветают. И на уроках стал вести себя иначе, подавляя учителей физики и математики логикой, прежде мне не свойственной. По физике стал получать одни пятерки, а по математике – четверки, впрочем, цена «успехов» была мне известна – за время учебы в техникуме я прошел двухлетний курс по этим предметам. Волновало меня совсем другое – я должен был определиться с выбором будущей учительской специализации. Педагогическая стезя не вызывала сомнений, а вот история и литература были слишком любимы, и как назло, в равной степени.

Учитель истории Елена Игнатьевна Бурова ушла на пенсию, уроки (а по «наследству» – и классное руководство) вела теперь недавняя выпускница Инна Николаевна Дашкова, смотревшая на нас внимательными голубыми глазами. Ее лицо в обрамлении прямых льняных волос было дружелюбным, не утратившим той девичьей припухлости, от которой теряют голову рано созревшие парни. Наша «Камчатка», в которой выделялся совсем уж мужской статью Гриша Кульян, тут же проявила себя. Кульян то ли случайно, то ли специально опоздал на урок истории. На обычное замечание и вполне понятный жест Инны Николаевны, постучавшей тонким пальчиком по циферблату, он ответил явно заготовленной фразой: «Ваши часы на керосине работают!» Дашкова резко покраснела и выбежала из класса, хлопнув дверью. Виновник скандала сел за последний стол, самодовольно ухмыляясь. Учительница вернулась быстро, обожгла Кульяна многозначительным взглядом и повела урок так четко, что мы еле успевали записывать и отвечать на вопросы.

Во всех школах в те годы было введено производственное обучение для старшеклассников. Наш директор выбрал автомобильное дело для мальчиков, и швейное – для девочек. Автодело вел мой отец. Его кабинет был увешан цветными плакатами, а по углам стояли двигатели в разрезе и такие же полуразрезанные задние мосты и коробки передач. Иногда он показывал учебные фильмы, но больше рассказывал сам – его слушали с нескрываемым интересом. Двоечники и троечники здесь не водились – мы мечтали получить профессиональные шоферские права.

Военное дело, которое отец давно превратил в образцовый предмет, тоже пользовалось успехом, но только у мальчиков – девчонки привносили в наш будущий солдатский строй сплошную несуразицу: то завизжат невпопад, то ноги на плацу перепутают, то автомат соберут так, что без слез и смеха не взглянешь.

На краю спортивной площадки отец построил стрельбище: уложил друг за другом несколько полых бетонных труб, на срезе горы поставил мишени, а с противоположной стороны расстелил спортивные маты. Стрелять полюбили все – и мальчики, и девочки. Увлеклись так, что пропадали там часами. Некоторые из нас даже шли на разряд. Переносить оружие могли только парни – в парусиновых чехлах с ручками мы перетаскивали три винтовки ТОЗ-8 и одну ТОЗ-12, которую берегли для соревнований, – эта «мелкашка», т. е. малокалиберная винтовка, была настоящей спортивной моделью.