свои чувства, ощущение Бога и свое мироощущение и мировоззрение. Когда она была дитя атеистического мировоззрения, и ее устраивала материалистическая картина мира – с поправкой на реальность души – тогда она четко обозначила себе один берег: я не атеистка. Атеизм – это глупость, так как это отрицание Бога, противобожие. А она не хотела быть против Того, о чем не могла знать. Она не хотела ограничивать себя каким-либо отрицанием. Любое отрицание обедняет, ограничивает поиск, сужает возможность поиска. И стоит допустить хоть какую-то невозможность, невозможным постепенно становится многое. И в это невозможное может попасть и само то, что ищешь.

А вот, у мамы цельность натуры как раз в том, что ее ощущения сразу становятся ее взглядами. У нее сразу знак равенства. Это, наверное, здорово.

В ту же осень двумя родными семьями они ездили в лес. Белесо-серое ровное небо нетяжело – светло расстилалось вокруг, и Женя с Ольгой, двоюродной сестрой, рвали остатки душицы на небольшой сопке и о чем-то разговаривали, теперь не вспомнить. Только Ольга вдруг спросила: «А ты веришь в Бога, да?» И Женя ей рассказала про Владимирский собор. Тогда – да, а после она уже не рассказывала об этом.

– Да я не решила. Ты знаешь, не хочу говорить, что не верю… Но в материалистическом мировоззрении мне нравится, что мир ни на ком и ни на чем не замыкается… – она посмотрела в это ровное небо, которое было сейчас не голубым куполом сверху, а бескрайним простором и рядом и наверху и везде. – А если в Бога верить, то будто крыша над миром… Я не хочу, чтобы мир был как-то ограничен…

Но и это было что-то не то. Женя пробовала нащупать разными словами свои ощущения. И смотрела на траву и сопочку, и небо… И не чувствовала, что какой-то ответ хотя бы временный нашла…

Наталья

В середине июля, уже порядком притомившись физически и эмоционально от борьбы с бабулиным хламом, Женя посетила свою подругу. С Натальей они учились в одной школе, но не в одном классе. При каждой встрече ее завораживала эта девочка, и Женя мечтала с ней дружить, представляя это как несбыточное счастье. Наталья была каким-то совершенно другим существом, чем Женя. Их обеих младшие сестры, однако, дружили, учась в одном классе. И вот, года 3 назад, когда Женя приезжала на месяц к бабушке и сестре, они познакомились благодаря охочей до новых, и особенно интересных людей, ну, хотя бы с интересными судьбами, маме Натальи. Женина судьба той показалась интересной. Самой Жене, находившейся тогда в своем посттравматическом депрессняке, ее судьба нисколько такой не казалась. И потому она была не против погреться в лучах собственного ореола, который ей так дружелюбно нарисовали, и приходила в гости столько, сколько ее звали.

Она шла к ним в гости в первый раз в том же, как в детстве, состоянии немого восторга и непонимания, как это она будет общаться с мечтой. И вдруг они подружились. Мечты сбываются. Большей частью, когда о них забудешь.

Теперь Наталья встретила ее возгласом:

– О! Зимняя вишня! – Ежику на голове Жени исполнилось ровно 2 месяца, и он был ей еще более непонятен, чем бритый череп. Наташкин образ, несмотря на второй смысл – или первый? – ей польстил, если иметь в виду внешность героини. – Как у тебя с личной жизнью? Замуж вышла?.. А чего так? – хорошо, значит, Наташка имела в виду только внешность.

Этот вопрос в разных формах последние года 3—4 встречал ее везде и всюду, при любых перемещениях и встречах: с родными, друзьями, знакомыми, старыми и новыми, и вовсе незнакомыми. Почти всегда он заставал ее врасплох. Участливое внимание и сочувствие окружающих не давали подолгу сосредоточиваться на чем-то более интересном, чем ее собственное одиночество. Женя отвечала по-разному. Кому подробнее, кому коротко, то просто пожатием плеч, смотря, на что соглашался собеседник. Последнее время она заранее согласно кивала головой: «Принца жду». Многие принимали это близко к сердцу и объясняли, что так нельзя и нужно любить реальных мужчин.