Чем дальше это продолжалось, тем больше Матвей боялся, что попадет уже по-крупному. Их «вылазки» уже редко заканчивались вырезанной на перилах надписью. Не потому что они остепенились, нет. Просто они перешли на новый качественный уровень.

(через три дня после встречи со старухой)

В этот день он решил идти в школу в новых очках. После случая с девчонкой он не трогал их три дня и к телефону не подходил, хотя ему несколько раз звонили и друзья, и с незнакомых номеров. Матвей был уверен – среди них была и Настя. То, что это случилось по прихоти старухиного подарка, ему казалось очевидным. С одной стороны, ему хотелось поговорить с Настей, с другой, он боялся услышать издевательский смех на том конце провода. Что, если чары рассеются? Что он будет делать тогда? К тому же, он плохо представлял себе, как будет ходить на свидание в очках. В первый раз его застали врасплох, и ему пришлось продолжить разговор в старухиных очках, но ходить круглосуточно в затемненных линзах казалось диким.

Матвей умылся, как обычно, наспех позавтракал, сдёрнул рубашку с плечиков, оделся. После дождался, когда внутренняя дрожь более-менее уляжется. Настолько, чтобы он мог спокойно выйти из дома и пройти с полкилометра, не прячась в тени кустов, как шпион. Необходимость нацепить очки сбивала с ритма. Хотелось плюнуть на футляр и выйти как обычно. Тогда в чём же был смысл его встречи со старухой? Его молитв к Твари? Нет, его мучения должны были закончится. Пусть и таким странным способом. С него довольно. Он устал терпеть. Матвей прямо перед выходом схватил футляр с очками и быстро, чтобы не передумать, вытащил их и нацепил на нос. Забыв про доводчик пружины, кинул коробку в сумку, и в этот момент футляр громко клацнул. Матвей подпрыгнул от неожиданности.

– Твою же…

Он не успел выскочить из квартиры, да вообще ничего сделать не успел. Отец как будто ждал повода. Дверь его комнаты с грохотом открылась. Небритый, дурно пахнущий спросонья отец вывалился в коридор. Обычно он отсыпался до обеда, потом, приняв душ и литр крепкого кофе, ехал в офис. Но когда что-то будило его раньше – шум воды в ванной или щелчок какого-нибудь дурацкого футляра – он менял свой облик моментально. Из ослабленного похмельем, жаждущего пива и обезболивающих человека он мог превратиться в разъяренного зверя. Хватало его ненадолго, сил в такое время взять ему было неоткуда. При этом, их было вполне достаточно для того, чтобы испортить Матвею утро.

Сейчас Матвей замер, чувствуя, как стекает вдоль позвоночника пот. Из двух зол здравомыслящие люди выбирают меньшее. Не поздороваться с отцом и нарваться на его, возможно не такое уж громкое недовольство или поздороваться и травмировать его чувствительный слух, породив волну головной боли? Из этих вариантов второй казался менее опасным. Затаив дыхание, Матвей смотрел, как отец приближается к нему. В голове промелькнула мысль, что нелепей картину сложно представить: вот стоит он, прижавшись спиной к двери, молчит, как рыба об лед. А на носу солнцезащитные очки. Как дурак на ярмарке. В голове мелькнул образ размазанных по лицу очков. Нелепо выгнутые дужки, треснувшие стекла.

Отец поравнялся с ним, рука его взметнулась вверх, но Матвей почему-то не сгруппировался, а зажмурился. Прошла минута. Ничего не произошло. Матвей осторожно открыл глаза. Отец удалялся по коридору, на ходу почесывая лохматую и уже с неделю не мытую голову. Матвей тихо вышел за дверь и бесшумно (научился до профессионализма) прикрыл ее за собой.

До школы Матвей шел, едва дыша. Очки болтались на кончике носа, один раз, споткнувшись, он чуть не потерял их. По пути ничего не случилось. Солнце все так же светило, прохожие шли мимо, все было как обычно. Ни одна девчонка не бросилась наперерез, чтобы попросить его телефон. Ни один продавец не выскочил из магазина, чтобы всучить ему пакет с новой одеждой. Перед школой Матвей остановился.