Но когда на следующий день мы встретились в нашем лесу с Художницей и ее собаками, Мама уже не смеялась, а притворилась, что очень переживает, что с критиком так нехорошо вышло, ведь он должен был писать о выставке. Они обе поохали-поахали, а потом расхохотались, вспоминая эту сцену. А вообще, Художница осталась довольна, несмотря на «неприятные инциденты».

– Но больше я на свои вернисажи животных приглашать не буду, – заявила Художница, – хватит одного раза. Они отвлекают внимание публики от картин!

Интересно, а чего она хотела? Конечно, на меня, например, смотреть гораздо приятнее, чем на плоских собак и кошек, развешанных по стенам!

Гром грянул на следующий день. Вернее, это Мама так говорила, но ни грома, ни молнии не было, хотя дождь на самом деле шел. С утра Маме позвонила Художница, они долго разговаривали, и физиономия моей хозяйки становилась все мрачней и мрачней. Я в разговор их не вслушивался, понял только, что речь идет о белой собаке (Вайдат, что ли?) и волке. Мама со мной отказывалась играть, а потом, когда пошли гулять, она ходила вся отрешенная и на меня почти не обращала внимания.

По дороге нам встретилась Гала, шедшая откуда-то с большой сумкой. Мама хотела пройти мимо, но Гала, поздоровавшись, вдруг показала на меня и, всплеснув руками, спросила:

– А что это с вашим песиком? У него лапка болит?

Тут Мама взглянула на меня, и я понял, что я, пописав, забыл опустить лапку и скачу на трех. Со мной это бывает.

– Ничего страшного. У него задние лапки слишком длинные, мешаются, – ответила она и прибавила шаг.

Но от Галы отделаться было непросто, она догнала нас и воскликнула:

– А я уже собиралась вам звонить! Мне так надо с вами поговорить! Только не на улице – вот-вот снова польет. Может быть, зайдем к вам?

На это Мама ответила, что к нам домой, к сожалению, нельзя, потому что у нас не убрано. Она говорила неправду – накануне они с Папой занимались квартирой, и мне приходилось перебегать с места на место в попытке скрыться от ненавистного пылесоса. Но я ее понимал – она не хотела пускать Галу на нашу территорию. Мне Гала тоже несимпатична, и нечего ей напрашиваться к нам в гости!

Вздохнув, Гала повела нас к себе. Вот уж у кого был беспорядок так беспорядок! Всюду валялись картины, рамы, кисти – и все это вперемешку с какими-то тряпками. Зазик злобно затявкал, увидев меня, но Гала быстро закрыла его и Лулу в дальней комнате. Воняло смесью противного запаха Швабрика (подозреваю, что он использовал углы квартиры в качестве туалета, что недостойно приличной домашнней собаки), Галиного парфюма, «вискарика», разбавителя № 1, скипидара и еще чего-то очень мерзкого.

Гала извинилась за беспорядок, сказала, что не ждала гостей. Вот уж действительно, когда я здесь был раньше, такой вони не было. Меня неудержимо тянуло к той лестнице, на которую меня в прошлый раз не пускали. Воспользовавшись тем, что взрослые отвернулись, я быстро по ней поднялся и попытался открыть лапой заветную дверцу – я это умею делать, – но эта дверь никак не поддавалась. Там, за ней, творилось что-то неладное, я это нутром чуял. Что-то такое, отчего у меня на загривке поднялась шерсть, и я зарычал. Услышав мой рык, Мама спохватилась и быстро за мной прибежала. Я вырывался, и ей непросто было со мной справиться. После этого она меня уже не выпускала.

Дамы уселись на кухне, где пахло, на мой взгляд, более прилично – чем-то съедобным. Дальше у них состоялся серьезный разговор, и так как мне все время пришлось сидеть у Мамы на коленях, я не пропустил ни слова. Не все понял, но все сейчас напишу.