Михаил почувствовал, как ком подкатил к горлу. Обида жгла изнутри, но Вестник говорил ровным иронично-участливым тоном, почему-то это немного успокаивало. Возражать не хотелось – да, карьера закончилась. Никто не будет ему доверять так же, как и раньше, пока до конца не уверятся, что он остался прежним и ничем не опасен. А те, кто занял его место, постараются, чтобы этот период растянулся надолго. И никому нет дела до его собственных чувств и желаний.

– Я называю вещи своими именами, чтобы ты принял правильное решение. Ты верен, умён, не трус. Это ценно и для меня. Заставить кого-то служить себе легко, но пользы мало. Не будешь же над ним вечно стоять с плёткой, верно? А если раб не видит плётки, то и страха не чувствует – ещё и навредит хозяину по возможности. Можно, конечно, сломать человека, превратить в полуживотное – но какой толк от него тогда будет? Никакого.

Теперь Вестник говорил ровно, без эмоций, словно учитель на уроке, и ещё успевал рассматривать Москву через окно. Ехать было недалеко, но для длинного кортежа протокольный отдел специально проложил объездной путь, чтобы гость смог увидеть город. Затем пришелец резко повернулся к Михаилу и продолжил доверительным тоном:

– А мне нужны помощники. Здесь, на Земле: не лазутчики, не рабы, не предатели, а мои люди. Верные слуги, но не рабы, что подчиняются из одного страха за свою шкуру. Я могу дать многое, очень многое. Но мои дары оценить может только свободный и гордый человек. А по достоинству оценит лишь тот, кто почти всё потерял – и понимает это, а не цепляется за несбыточные мечты.

– Кстати, – спохватился Вестник, – всё, что я говорил на площади, было всерьёз.

Он пристально смотрел на Михаила, будто сомневаясь в чём-то – особенно неприятно, учитывая прозвучавшие на площади угрозы. Потом откинулся на сиденье и замолчал.

Михаил поёжился – кто знает, что на уме у этих пришельцев, может быть, у них нравы нашего Средневековья? И что означают эти разговоры? Попытка вербовки? Так ведь сколько их уже было, известно всё. Тогда главное – потянуть время, сориентироваться в обстановке. Очевидно гуманоидный вид гостей и относительно спокойное поведение дают надежду – всё разъяснится без жертв. Ведь не стоило учить наш язык, лететь за миллиарды километров, чтобы всё сорвать из-за некоего надуманного нарушения протокола. Или стоило?

– Как твоя фамилия? – перебил его размышления Вестник.

– Змееедов, – Михаил с детства стеснялся своей причудливой фамилии, хотя с годами обвыкся.

– Как? – рассмеялся гость странным, неприятным смехом, от которого у землянина пошли мурашки по коже, – Змееедов? Три буквы «е» подряд?

– Да, – натужно улыбнулся Михаил, попутно отметив, что пришелец знает и грамматику, – редкая фамилия. Но родителей, как говорится, не выбирают. Дед в детском доме фамилию получал, у кого-то оригинальное чувство юмора было.

Он немного расслабился, здраво рассудив, что смех, пусть даже над ним, – хороший признак. Теперь важно сохранить непринуждённый тон, сгладить начальную неловкость встречи.

– А в детстве как дразнили? Не может же быть, чтобы не дразнили! – не унимался Вестник.

– Змеем. Но это не так уж и обидно, ведь змея у нас символ много чего хорошего. В медицине даже на эмблеме изображена. На Востоке – символ мудрости. Так что я спокойно к прозвищу относился.

– «Змей был хитрее всех зверей полевых» – так? Не помнишь?

– Из Библии? Простите, точно не вспомню. Как-то так. Хотя в юности помнил, очень интересовало меня это место.

– Чем же?

– Раз вы знаете нашу Библию… Если коротко, никак не мог понять, почему и Ева, и Адам спокойно восприняли то, что с ними говорит змей – то есть животное, пусть даже и самое хитрое на земле. Причём говорит о важных вещах, поучает их. Даже если принять версию, что дьявол или ещё кто принял облик змеи, всё равно вопросы остаются. Если они знали, что змеи не владеют речью, то какой смысл кому-то превращаться в говорящую змею? Сразу же подозрение возникнет. А если тогда были животные, которые умели говорить, да ещё и одни были хитрее других, то куда они все подевались? И, кстати, проклятие змея касалось только его, так сказать, внешности и вражды с людьми, но никто не лишал его дара речи.