Самаэль. История Джерома Елисеевича Максим Печорин
© Максим Печорин, 2018
ISBN 978-5-4490-8214-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Интерлюдия
Живой обелиск правильной геометрической формы, сотворенный из материи, существующей одновременно в нескольких измерениях, излучая алое сияние, возвышался над собравшимися на площади фигурами. Они – последние представители своей древней расы, построившей прекраснейший из всех городов, создавшей этот великий обелиск – средоточие их мудрости и их же ошибок. Просторную площадь с четырех сторон окружали уходящие в облака здания пирамидальной формы, украшенные удивительными по своей реалистичности изваяниями. Каждый камень, каждая ступень этих пирамид представляла собой безупречный прямоугольник, испещренный писаниями, рассказывающими историю от самого сотворения миров. Скользя по желобкам сакральных символов, легкий ветерок обдувал собравшихся, внушая уверенность в их последней воле.
– Время настало, пора нам сойти со сцены, – раздался сильный голос со ступеней одной из четырехугольных пирамид. – Каких бы высот мы ни достигли, но путь этот завел в тупик.
Фигуры на площади остались молчаливы и неподвижны в знак скорби и памяти. Оратор спускался вниз, в высоко поднятых над его головой руках красовался предмет по-своему изящный и неказистый в одно и то же время. Каждая грань многоугольника рассчитана с предельной точностью, но форма совершенно неприятна сознанию, неправильна. Он словно бы противоречил всем законам мироздания.
– Вы – последние свидетели былого величия, и дабы сохранить его в час, когда все миры сплетаются в единую нить и границы реальности наиболее тонки, я остановлю часы нашей расы.
Чем ближе подходил оратор к обелиску, тем ярче становилось алое сияние. От этого искрящаяся кожа всех собравшихся выцветала на глазах, покрываясь безжизненной серой коркой. Все замерли, когда, спустившись на площадь, старейшина водрузил неправильный геометрический камень на вершину обелиска. Материя мира встрепенулась, все пространство издало тяжелый скрежещущий звук, и вместо того чтобы излучать алое сияние, даруя свет знания и жизни, обелиск обратил свою силу на поглощение. Древние хором издали возглас прощания, и, распадаясь, их тела серым песком закружились в пространстве. Каждое из тел создавало отдельную каменную пирамиду сложной формы с извилистыми гранями, окружая древний город стеной, уходящей далеко в небеса. Каждая из каменных пирамид отличалась уникальными изгибами и неровностями, сохраняя черты характера своего предыдущего воплощения. Земля содрогнулась от тяжести внезапно возникшего горного хребта, ужасное землетрясение, уничтожая последние признаки существования этого прекрасного древнего города, пронеслось по поверхности планеты.
Через какое-то время обелиск заснул, как заснуло и единое сознание древних, обративших свои тела в горную породу. Теперь он излучал мерное голубое сияние, оставшись на вечность в своей темной гробнице.
Насколько хватало глаз, раскинулись Кавказские горы. Любой, кто хоть раз видел перед собой эту громадную стену со снежными шапками, уходящими за облака, ощущал приступ благоговейного восторга и страха. Недаром о них слагали легенды, если даже современный человек дивился этому чуду природы, что уж говорить о необразованных дикарях, придававших горам очертания богов. Величественные древние каменные мудрецы хранили в себе не только внешнее величие, но тайны, скрытые далеко от человеческих глаз. А когда есть тайна, есть и тот, кто должен её раскрыть…
– Профессор, мы наконец расчистили завалы! – донесся до почерневшего за время сна живого камня звук членораздельной речи, и слабый поток воздуха ворвался в его темницу. Это звуки пробуждения, звуки новой эры. А тем временем по ступеням к нему спускался новый «старейшина», обелиск ощущал невероятные амбиции и сильный дух этого существа еще не знакомого ему нового вида, которого прислужники именовали «профессор».
Часть 1. Столица всероссийская Санкт-Петербург. Ночь на первое мая – Вальпургиева
Глава 1
Лектор прохаживался вдоль доски мерными шагами, изредка поглядывая на скучающую аудиторию. За окном по-летнему заиграло солнце, питерская зима пошла на спад, а весна начала набирать силу. 29 апреля 1877 года обещал быть невероятно теплым, и «шкубентам», как нравилось именовать профессору Тетереву своих учеников, не терпелось скорее покинуть душную аудиторию. Один из студентов совершенно отстранился от лекции о естественных науках, которые опровергали свои же догмы практически каждый следующий день. Молодой человек грезил приключениями, то ли возраст такой, склонный к романтике, то ли проявлялась, еще с детства, мечтательная натура. Профессор Тетерев невысокого роста, широкоплечий дородный мужчина. К своему возрасту он уже обзавелся приличным животиком, который с немалым удовольствием поддерживал руками. Мужчина прервал повествование об орбитах вращения небесных тел и обратил взгляд своих маленьких глаз, спрятавшихся под очками с толстыми стеклами, на молодого «шкубента».
Прикрыв глаза, Джером абстрагировался от насущного, уносясь в тир, почувствовал знакомый пороховой запах. В ушах, словно музыка, раздавались ружейные и пистолетные выстрелы. Представил, как кучно кладет пули в мишень, выстрел за выстрелом разлетаются стеклянные бутылки. Внезапно осколки, отбрасывающие мечущиеся в страхе тени, начинают обретать человеческие очертания. Странное чувство охватило молодого человека, когда стальной запах крови сменил привычный пороховой. От этого сердце молодого человека начало часто колотить в груди, а кровь пульсировала в висках. Люди метались перед прицелом винтовки, словно дикие звери, а Джером с выдержкой хладнокровного убийцы выбирал в этой толпе свою цель. Душная аудитория осталось далеко в прошлом, туманным воспоминанием, подернутым дымкой времени. Угрызения совести, моральные нормы, ничто не беспокоило сейчас стрелка, полностью преданного своему делу и своему оружию. Вот наконец-то первая цель – мужчина среднего возраста, чиновник, при портфеле и костюм с иголочки. Выстрел, словно раскат грома, разрывает мирную улицу на части, сея панику, а жертва падает замертво. Винтовка ликует, она живая, она жаждет больше крови, и тогда на мощеную камнем улицу падает еще одно тело. Теперь жертвой оказывается молодая девушка в легком по-весеннему платье и лаковых туфельках, она не настолько проворна, чтобы покинуть зону обстрела после первого убийства. Стрелок полностью уверен в своих действиях, эти люди получили заслуженное наказание, они виновны в ужасных преступлениях. Вот новый выстрел, но теперь ответный, уже в убийцу, выбивает кусок камня из стены возле оконного проема. Казенный револьвер полицейского не приспособлен для точной стрельбы на такие расстояния, а стрелок уже поймал его на свою мушку, но в этот раз пуля лишь слегка ранит служителя порядка в ногу. Форма Джерому не знакома, совершенно отличается от столичной, скорее всего, даже не русская. Резкий скрежещущий голос вырвал студента из этих видений, сменивших, казалось, безобидные фантазии.
– Вам что же, Джером Елисеевич, совершенно не интересна астрономия?
«Черт побери, конечно, не интересна эта ваша глупая астрономия! Кому есть дело до того, как вращаются эти планеты и на каком расстоянии находятся звезды», – пронеслось с яростью в мыслях возбужденного сознания студента, но лицо его не дрогнуло, лишь уголок рта слегка приподнялся в легкой ухмылке. И тут же испугавшись несвойственной реакции, одернулся. Испуг сменился праведным гневом, прогрессивному студенту широких взглядов, коим считал себя Джером Елисеевич, непростительны такие слабости. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, все по новой азиатской науке, о которой недавно читал. Все вернулось на свои места.
– Прошу прощения, Николай Игнатьевич, просто с закрытыми глазами мне было легче представить орбиту вращения Луны и рассчитать скорость вращения, сопоставляя эти данные с лунными циклами.
По сонной аудитории прокатились вялые смешки. Профессор Тетерев прищурился, помедлив несколько секунд, вернулся к своей наискучнейшей лекции, прохаживаясь взад и вперед вдоль университетской доски, исписанной формулами и схематическими изображениями солнечной системы.
Но вернемся к студенту, в свои только наступившие двадцать лет лицо молодого человека уже покрывала густая щетина и модные щегольские усики, подкрученные с особой любовью. Аккуратно подстриженные волосы зачесаны назад с пробором по правой стороне, темные, как ночь, идеально сочетались с темно-карими глазами. Он больше походил бы на горца, если бы не черты лица, исконно славянские, аккуратный прямой нос, тонкая линия губ, волевой подбородок. Молодого человека можно считать настоящим красавцем, многие однокурсницы то и дело бросали на него недвусмысленные взгляды, но Джером прослыл исключительным затворником и однолюбом. Стандартная университетская форма вычищена и выглажена, дорогие сапоги из мягкой кожи и перстень с фамильным гербом, выдававший его высокое происхождение. Джером на европейский манер, а по документам Иероним, являлся внучатым племянником недавно отошедшего от дел митрополита Новгородского, Санкт-Петербургского, Эстляндского и Финляндского Григория. Иероним Елисеевич Постников родителями был определен на обучение в «универсум», ибо нужно знать все заблуждения человеческие, чтобы потом понять истинную причину служения Господу, но, к слову, не все науки в университете казались Джерому «заблуждениями человеческими» и не сильно его манила «служба Господу». От этого нигде не чувствовал он себя своим, кроме стрельбища, о котором вновь вспомнил, и вновь знакомый запах пороха ударил в ноздри, вскружил голову.
