Каждый раз, заходя туда, я начинал испытывать боль в правом плечевом суставе и ощущал приближение приступа гнева. Как и прачечная самообслуживания, кафе напоминало мне один неприятный инцидент, что произошел со мной летним утром 2008 года в кафе «Демоник Граундс Кофе Импориум», расположенном в другом конце города.

Тем утром я выпил свою обычную дозу «Риталина», трициклического антидепрессанта и «Паксила», и чувствовал себя так, словно балансировал на лезвии ножа между состоянием мрачной апатии и неукротимого бешенства.

Обнаружив, что с меня взяли плату за тройное латте, тогда как мне подали большую чашку обычного кофе, я потребовал разговора с менеджером. После короткой дискуссии, я окончательно остановился на стороне неукротимого бешенства и накинулся на менеджера с кулаками. Однако промахнулся и врезался в стену, ударившись о нее головой и плечом, следствием чего стал ушиб плечевого сустава и крах моего жесткого диска, так сказать.

Выйдя из тюрьмы следующим утром, я зашвырнул свой пузырек с таблетками в другой конец спальни и оставил непристойное голосовое сообщение своему психиатру, закончив таким образом наши отношения.

К осени 2009 года гремлины вышли из своей медикаментозной комы и снова принялись грызть мне мозг. Это вызывало во мне зудящее ощущение в области солнечного сплетения, которое я называл «мандраж». Жаль, что не было такой таблетки, которая могла бы очистить меня от этого «мандража». Если можно очистить кишечник, то почему нельзя очистить ум?

Этим вечером в «Меллоу Граундс» я применил всю свою силу воли, чтобы не взорваться после фиаско с Лилли, но бармен встал на сторону моих гремлинов. Он разговаривал одновременно и со мной, и с кем-то за окном выдачи через один из этих подвесных микрофонов, торчащих из уха. Он выглядел так, словно в любом командно-диспетчерском пункте страны он чувствовал бы себя как дома. После обычной путаницы по поводу того, к кому он обращается, – к раздраженному водителю за окном выдачи или страдающему от мандража клиенту, стоящему прямо перед его носом, – я получил свой кофе и сел за ближайший секционный столик. Бармен, казалось, испытал облегчение.

Как обычно, я был ужасно одинок, и испытывал смутное, нереалистичное желание пообщаться с кем-нибудь этим вечером. Но, казалось, что все 20 или около того посетителей кафе писали сообщения, разговаривали по мобильным телефонам, слушали свои айподы, работали на ноутбуках или читали электронные книги. Все были на связи, кроме меня.

Я осушил залпом свой «Гросс Суд Американер Каффе», что в переводе на английский 20-го века означало «большая чашка кофе». Возможно, чашка оказалась слишком большой, потому как встав из-за стола, я почувствовал себя так, словно в затылке что-то взорвалось, стремясь вырваться наружу, и это что-то понесло меня к выходу из кафе на невероятной скорости. И в тоже время скорость моего восприятия замедлилась настолько, что я мог рассмотреть каждую фальшивую трещинку в штукатурке стены до мельчайших подробностей. Мышление начало расползаться на кусочки, как эта штукатурка, только в моем случае речь не шла ни о какой имитации.

Поездка домой сквозь мрачную, неровную дымку уличных фонарей и проносящихся мимо теней заняла десять минут. Заехав в парк трейлеров, я увидел, как единственная работающая фара машины осветила неестественным светом мой миниатюрный палисадник, изменив потускневший зеленый цвет моего трейлера на белый, как мел. Телевизионная антенна на крыше выглядела, как искореженный крендель из-за шторма, обрушившегося на нас десять лет назад, а опора почтового ящика, в которую я врезался на машине в прошлом году, отбрасывала на землю неровную тень. В свете фары я увидел, что весь фасад трейлера утратил свой изначальный цвет, чего раньше я не замечал.