Глаза ее, еще не привыкшие к темноте, не сразу различили Людовика, стоявшего в тени, отбрасываемой домом напротив.

Но Людовик прекрасно видел ее и позвал голосом, от которого вздрогнуло сердечко девочки.

– Роза!

– Людовик! – ответила Роза.

Да и кто другой, кроме Людовика, мог позвать Розу таким нежным голосом, напоминавшим вздох ночи?

Людовик одним прыжком оказался на другой стороне улицы.

Перед домом Броканты был вкопан в землю высокий бордюрный камень, один из тех, что сегодня мы можем увидеть только на углах старых домов Марэ. Людовик не взобрался, а взлетел на вершину этого камня. Оттуда, вытянув вверх руку, он дотянулся до рук Рождественской Розы и нежно их сжал. Он держал ее ладони в своей руке и сжимал их долго, только произнося шепотом два слова:

– Роза! Дорогая Роза!

А Роза не имела сил даже прошептать имя молодого человека. Она просто смотрела на него, и грудь ее, прерывисто вздымаясь, дышала жизнью и счастьем.

Да и надо ли было произносить ненужные слова этим двум детям, достаточно понятливым, чтобы все и так чувствовать, достаточно неопытным, чтобы все это выразить? Сердца их как бы нежно сблизились. И голоса вряд ли могли добавить хотя бы слово к той симфонии, которая лилась из их глаз.

И Людовик продолжал поэтому держать в своих ладонях ладони Розы, а Роза и не думала их вынимать.

Он глядел на нее с тем нежным восхищением, которое охватывает ребенка или слепца, впервые увидевших свет.

Наконец, он прервал продолжительное молчание словами:

– О, Роза! Дорогая Роза!

– Друг мой, – ответила Роза.

Но каким тоном произнесла она слово друг?! С какой восхитительной интонацией! Этого мы никак не можем вам передать. Но скажем, что этого одного слова хватило, чтобы заставить Людовика задрожать от счастья.

– О, да! Я ваш друг, Роза! Самый нежный, самый преданный и полный самого глубокого почтения!.. Я твой друг, твой брат, нежная моя сестра!

Произнося эти слова, он услышал звук чьих-то шагов. Несмотря на то, что тот, кто приближался, старался ступать как можно тише, его шаги на этой пустынной улице звучали, словно сапоги военного на камнях собора.

– Кто-то идет! – сказал он.

И спрыгнул с бордюрного камня.

Затем он стремительно перебежал улицу и скрылся за углом дома, стоявшего на пересечении улиц Ульм и Почтовой.

И тут заметил вдалеке две тени.

А Рождественская Роза, закрыв окно, осталась стоять за шторой.

Тени приблизились: это были два неизвестных мужчины, которые явно искали какой-то дом.

Дойдя до дома Броканты, они остановились и принялись осматривать первый этаж, антресоли, затем бордюрный камень, на котором несколько минут тому назад стоял Людовик.

– Что нужно этим людям? – подумал Людовик, перейдя на другую сторону улицы и стараясь вдоль стены приблизиться как можно ближе.

Ступал он так тихо и прятался так умело, что незнакомцы его не заметили. И тут он услышал, как один из них сказал второму:

– Это здесь.

– А? Что все это может значить? – подумал Людовик, открывая свою сумку и доставая оттуда самый острый из своих скальпелей для того, чтобы на всякий случай иметь хотя бы какое-то оружие.

Но двое незнакомцев, казалось, уже увидели все, что их интересовало, и сказали друг другу все, что должны были сказать. Ибо они развернулись и, перейдя улицу по диагонали, свернули на Почтовую.

– О! – прошептал Людовик. – Неужели Рождественской Розе и вправду, как предчувствует Броканта, угрожает какая-то опасность?

Как мы уже сказали, Роза закрыла окно комнаты, но, и об этом мы уже говорили, осталась за занавеской у окна. Через стекло она смогла увидеть, как двое незнакомых ей людей удалялись по Почтовой улице.