– Привет! – улыбнулась она. – Вы точно вовремя. Бабушка… ну, в общем, она согласилась. Но предупреждаю: она женщина строгая и… не жалует посторонних.

– Мы будем на высоте, – заверил её Гриша, похлопав по рюкзаку.

София кивнула и повела нас к крыльцу. Дверь отворилась, и на пороге возникла она – Анна Павловна. Высокая, сухопарая, с идеально прямой спиной, она словно сошла с экрана старого советского фильма об интеллигенции. Седые волосы аккуратно собраны в низкий пучок, а пронзительные серо-голубые глаза смотрели на нас не то чтобы враждебно, но с отчётливой настороженностью исследователя, разглядывающего под микроскопом пару незнакомых инфузорий. На ней был тёмный шерстяной костюм, а на плечи накинут тонкий шёлковый платок – деталь, подчёркивавшая её сдержанную, вневременную элегантность.

– Здравствуйте, – произнесла она низким, чуть скрипучим голосом. – Вы, значит, и есть те самые молодые люди, что интересуются Сашей?

– Здравствуйте, Анна Павловна, – я постарался улыбнуться как можно обаятельнее. – Я Виктор, это Григорий. Спасибо, что согласились нас принять.

– Да уж, София настояла, она кого хочешь уговорит… – Анна Павловна чуть прищурилась, продолжая нас изучать. – Проходите. Холодно стоять.

Мы переглянулись, стряхнули с ботинок снег и шагнули в дом, где пахло сухим деревом, старыми книгами и чем-то травяным. Анна Павловна жестом указала на вешалку и повела нас в гостиную, где на столе уже дымился чайник и стояла тарелка с плюшками. София семенила рядом, бросая на бабушку быстрые, оценивающие взгляды.

– Присаживайтесь, – велела Анна Павловна, усаживаясь в старое кресло напротив. – И рассказывайте, что вас привело. Только, пожалуйста, без лишней воды. Я этого не терплю.

***

– Чая без воды не бывает, – сказала София, улыбаясь. – Давайте сначала чаю попьём, с плюшками. А уж потом и расскажете.

Анна Павловна молча кивнула, одобряя манёвр внучки. Нам с Гришей оставалось лишь послушно усесться за стол. София разлила по чашкам дымящийся напиток. Чай оказался на удивление хорош: крепкий, с терпким ароматом смородинового листа и едва уловимой ноткой мяты. А плюшки были ещё тёплыми, с соблазнительно хрустящей корочкой.

Пока мы пили чай, разговор сам собой переключился на Зеленогорск. Гриша с неподдельным восторгом хвалил свежий воздух и тишину, мол, в городе такого не сыскать. Я добавил, что погода сегодня, хоть и пасмурная, но для февраля вполне сносная. Анна Павловна, отхлебнув чаю, заметила, что зимы здесь раньше были куда суровее, но дом, вот этот, с верандой, слава богу, держит тепло даже в лютые морозы.

– Хорошо у вас тут, Анна Павловна, – сказал я, стараясь поддержать эту хрупкую атмосферу мира.

– Место и правда хорошее. Муж мой, Александр Николаевич, получил этот участок ещё в начале шестидесятых. За одно важное открытие… Тогда учёных ценили, – в голосе её прозвучала едва уловимая нотка горечи. – Он любил здесь работать. Жаль, что так недолго…

Голос её дрогнул. София тут же участливо накрыла её руку своей. Старушка на мгновение замерла, а затем, словно собравшись с силами, решительно поставила чашку на блюдце и в упор посмотрела на нас. Пауза затягивалась. Пора было переходить к делу.

Я вынул из рюкзака картонную коробочку и осторожно извлёк оттуда старую фотографию. Протянул её Анне Павловне.

– Анна Павловна, мы наткнулись на эту фотографию совершенно случайно. На обратной стороне был список фамилий, и «Зор-Зенин» обведено красным.

Она приняла фотографию дрожащими руками. Её лицо, до этого непроницаемое, как маска, дрогнуло. Уголки губ опустились, а в серо-голубых глазах блеснуло что-то похожее на давнюю, застывшую боль. Она долго всматривалась в пожелтевшую карточку, не отрывая глаз.