Она отмечает также, что о сходстве керамического материала эпохи бронзы из степей Среднего Поволжья и Западного Казахстана с хорезмским не раз писал И. В. Синицин. М. А. Итина считает, что не только археологический материал позволяет зафиксировать продвижение скотоводческих племен с северо-запада по руслам рек Узбой, Атрек, Теджен, Мургаб, Аму-Дарья, Сыр-Дарья, но и данные антропологии фиксируют «широкое продвижение так называемого андроновского типа на юг». Она присоединяется к мнению С. П. Толстова о том, что племена тазабагъябской культуры были «первой значительной волной индоевропейских, индоиранских или иранских племен, проникших в Хорезм с северо-запада». И. М. Дьяконов считает, что путь арийских племен из их прародины пролегал вдоль предгорий Копет-Дага, где находится» экологически единообразная полоса, связывающая Индостан и внутренние районы Ирана со Средней Азией». Такой же вывод о продвижении на территорию Средней Азии и далее в Афганистан и Индию северо-западных скотоводческо-земледельческих племен в середине 2 тысячелетия до н.э. делает и В. И. Сарианиди. Он отмечает, что оборонительные крепости с мощными стенами и угловатыми башнями появляются практически одновременно в бассейне Мургаба (Аучин, Гонур), Южном Узбекистане (Сапали-Тепе), Северном Афганистане (Дашлы-I), «что исключает элемент случайности и, наоборот, приобретает черты закономерности, обусловленной расселением племен с общекультурным единством». В. И. Сарианиди сравнивает печати-амулеты Мургаба (Южный Туркменистан) середины 2 тысячелетия до н.э. с переднеазиатскими и делает вывод о их независимом происхождении. Говоря о характерном для мургабских печатей орнаментальном мотиве в виде свастики («гадючьего узла»), он приходит к следующему заключению: «Думается, что этот специфический рисунок присущ скорее иранскому, чем месопотамскому искусству: в таком случае мургабское изображение… вероятнее всего иранского происхождения,» и «лишь в иранском мире мы встречаем сцены, сближающиеся с рисунками мургабских печатей».Мы в свою очередь, можем добавить к вышесказанному, что К. Гюмберт в своем альбоме 1000 орнаментов различных народов мира определяет плетенку в виде «гадючьего узла» как характерную для иранской и индийской традиций.

Но такой орнаментальный мотив часто встречается и в декоре средневековых миниатюр Руси, о чем свидетельствуют материалы альбома В. В. Стасова, например, заставка Евангелия 1409 г. псковской работы (табл.14), миниатюра Псалтыри Коневского монастыря, выполненная в 14 веке в Новгороде (табл.15), образец орнаментов Рязани, Галича, Вологда 14—16 века. Кроме того, «гадючий узел», который был так характерен для иранской традиции середины-конца 2 тысячелетия до н.э., присутствует в вышивках различных губерний России вплоть до конца 19-начала 20 века. Он украшает, как основной орнаментальный мотив, ширинку 17 века, вышитые проставки конца 19 века Тамбовской и Воронежской губерниях и Кирилловского уезда Новгородской губернии.

В. И. Сарианиди отмечает, что с распространением новых типов печатей, в Южном Туркменистане и долине Инда полностью прекращается практика изготовления антропоморфной пластики, что свидетельствует об изменениях в идеологических представлениях местного населения, и что многие авторы видят в носителях джукарской культуры новые индоевропейские племена на Индийском субконтиненте. Так отождествляют джукарцев с ариями Р. Гейне-Гельдерн и В. Ферсервис, а Г. М. Бонгард-Левин считает, что: «появление джукарцев отражает проникновение в Синд небольшой по численности группы племен, связанных с Белуджистаном». Одним из важнейших доказательств арийского нашествия считают печати с холма Чанху-Даро, резко отличные от собственно хараппских и имеющие аналоги лишь в долине Инда, Южном Туркменистане, Северном Афганистане, Сузиане.