Я выгнал мысли о Первом из головы и заставил себя подумать о другом. Да, стоило убираться из этого жилища как можно скорее. Ведь тем троим, что наблюдали за моим возвращением на восьмой этаж, ничего не мешало вызвать полицию. И неизвестно, скольких свидетелей я не заметил. Тоска набросилась при осознании, что навсегда придется оставить это жилище. Но сейчас нужно абстрагироваться, оказаться за чертой суетных мыслей хоть на несколько минут!

Не удалось: внимание втянул телевизор, как мощный сквозняк втягивает хлипкий дым. Телевидение выполнило свою основную функцию. А то, что там показывали, до конца испортило мне настроение. Итак, первый обломок подлодки поднят со дна.

Да, у меня были свои причины не любить эту животрепещущую тему: я был главным участником тех событий, моряки кричали от ужаса и боли, потому что внутри подлодки повстречались со мной и Нулевым. Это была моя первая проваленная операция. После этого провала Организация, моя семья и работодатель, решила от меня избавиться. И еще, похоже, тогда-то я и свихнулся окончательно.

Да, безутешные жены и матери до последнего продолжали верить, что их отправившиеся в подводное плавание мужья и сыновья вернутся. Но надежды их были напрасны. Я перерезал всех подводников, кроме тех немногих, что остались Нулевому, и тех восьми, что гнались за нами в конце. Один из них, зная на что идет, обменял свою жизнь на возможность включить режим самоуничтожения на подводной лодке. Мне было хорошо известно, что подлодка уничтожила сама себя ракетой, ликвидировав остальной свой ядерный арсенал вместе с Реактором, который вдыхал в нее жизнь. С отважными до безрассудства мужчинами пришлось тогда столкнуться: они пожертвовали собой и машиной, но не дали мне, Нулевому и Первому выкрасть ни одну ядерную боеголовку.

Это и аннулировало мою жизнь.

Если бы тогда у нас все вышло, мы бы не минировали АЭС, чтобы произвести ядерный взрыв, и мне бы и в голову не пришло спасать граждан Хартленда… Я остался бы в Организации, и не было бы никакого Федора…

Ошпаренный мыслями о Федоре, я резко вскочил на ноги. Только что зашитая рана вновь напомнила о себе. Но препараты действовали, и я был куда более бое- и дееспособен. Достал из сейфа небольшой чемоданчик со специализированными химическими препаратами и выпотрошил его. Рылся в образовавшейся на полу куче, пока не нашел искомое. Опять обезглавливал ампулы, а инсулиновые шприцы вбирали в себя их содержимое. На каждый шприц был одет колпачок.

Солнце сегодня резвилось, сочилось, несло крупицы теплого света, как самум – крупицы песка. Незрелые его апрельские лучи через стекла, замутненные шторами и грязью, залили и кухню, и гостиную. Но светило не было навязчивым. Безмолвно облизывало лучами все подряд. Лизнуло картину, на которую художника вдохновила сцена из Софокловой трагедии. Странно, но на левую сторону картины свет не падал, будто солнечный луч тактично обошел ее, оставив без внимания. Ту же сторону, где изображалась Иокаста, солнце поливало густым потоком. Я решил купить эту картину, как только увидел: вот я облокачиваюсь на нее взглядом, и решение впрыгивает в голову, и вот аукцион уже выигран. Нулевой тоже тогда приобрел картину. Я знал, что повешу эту картину именно сюда, еще до того, как она стала моей. Другие варианты даже не рассматривались.

Ее соседка, написанная более столетия назад якобы последним предводителем ига, уже висела здесь. Пришлось перевесить ее ближе к стене, чтобы уместились обе. Вот первое приобретение обошлось дороже. Гораздо дороже. И еще уйму денег пришлось потратить, чтобы стать «анонимным победителем» аукциона.