Засыпает счастливым сном.

И снится ей сахарный Государь на белом коне.

Середина апреля. Подмосковье. Вечереет. Развалины усадьбы Куницына, спаленной опричниками. Сквозь пролом в высоком заборе на территорию усадьбы пролезают калики перехожие – Софрон, Сопля, Ванюша и Фролович. Ванюша слепой, Фролович без ноги, Сопля прихрамывает. Из черных развалин дома выбегает стая бродячих собак, лает на калик.

Сопля (поднимает обломок кирпича, швыряет в собак). Прочь, крапивное семя!

Ванюша (останавливается). И здесь собачки?

Фролович (свистит, машет костылем на собак). Улю-лю-лю!

Собаки, отлаиваясь, убегают.

Фролович (устало трет поясницу, оглядывается по сторонам). Господи, Боже ты наш… А ведь точно, то самое место!

Софрон. Так я ж о чем тебе толкую, братуха. То, то…

Ванюша. Сказывал ты, Софронюшка, крыша медная с петухом, а?

Софрон. Была крыша, была. Вот те крест. (Крестится.) И крыша, и терем, и амбары, и сараи, и псарня. И пасека с садом. Шестьдесят ульёв! Все было. А во-о-н там, у ворот стояла сторожка. Там нас с Фроловичем и обогрел добрый человек Алеша. Хозяев-то не было, вот он и пустил к себе на ночь. Добрый человек.

Фролович. Истинно так. Не токмо пустил, но и лапшицы налил. И по яблоку дал. У них в ту осень много яблоков разных уродилось… Да токмо не видать чтой-то ни сторожки, ни сторожа. Вишь, Софроня, разор каков?

Софрон. Как не видать.

Сопля (громко отсмаркивается). Все пожгли лихоимцы.

Софрон. Сторожку и ту спалили.

Ванюша. Кто?

Сопля (недовольно). Кто-кто… дед Пихто! Опричники, ясное дело.

Софрон. Вон их знак над воротами – эс дэ. Слово и Дело.

Ванюша. На палочке, да?

Сопля (зло). На палочке!

Ванюша. И что ж, ничего не осталось?

Софрон. Ни рожна.

Ванюша. А сад?

Фролович. Какой сад?

Ванюша. Ну, где яблоки спели?

Фролович (приглядывается). Да сад-то вроде цел… там вон, за пепелищем. Это, чай, сад, Софронь?

Софрон. Похоже на то.

Ванюша. Люблю сады. Дух в них славный.

Сопля. Дух, дух… Тут ноги гудут, да в брюхе буравцом вертит, а ты – дух!

Софрон. Пожрать не мешало бы. Пожрать и обрадоваться.

Фролович. Как расположимся, так и обустроим кухню. (Идет к развалинам дома.) Неуж и впрямь пусто?

Софрон. Кому тут быть? Собаки да воронье.

Ванюша (держась за плечо Сопли). Собачки всегда на погорелье. Им тепло.

Сопля. Какой там тепло… Сожгли-то усадьбу, чай, еще зимой. Чего тут теплого – головешки одни.

Ванюша. А тут же люди жили. Вот собачки и чуют. Там, где человек пожил, там всегда тепло останется.

Фролович. Надобно огонь развесть. Ступайте наберите палок, а мы с Ваней супец соорудим.

Ванюша. А яблок нет в саду?

Сопля (идет по развалинам, собирает обгорелые деревяшки). Какие тебе яблоки в апреле!

Ванюша. Когда сад заброшен, яблочки под снегом упрятаться могут. Они же весны ждут, чтобы семена в землицу пустить.

Сопля. Ждут не дождутся! (Смеется.) Вань, все ж ты блаженный!

Ванюша. Нет, Соплюша, не блажен я. Ибо молюсь мало. Чтобы блаженным стать, надобно молить Господа, чтобы Дух Святой на тебя ниспослал. Когда Дух сойдет, тогда и блаженным станешь. Блаженному человеку ни холод, ни голод не страшны, ибо с ним Дух Святой. А я вот мерзну да есть хочу. (Смеется.) Какой же я блаженный!

Сопля и Софрон приносят ворох обломков. Фролович достает газовую зажигалку, разводит костер, устанавливает над ним треножник, навешивает котелок.

Фролович (Софрону). Там сугроб у забора. Ступай, зачерпни.

Софрон берет котелок, зачерпывает снега, возвращается.

Ванюша. Неуж и снежок лежит еще?

Софрон. Лежит, куда денется. (Подвешивает котелок на треножник, поправляет огонь.)

Фролович (расстилает перед костром клеенку).