«Не подкачай, ответственный Дениска», – думал Миша, шастая по квартире туда-сюда, зная наверняка, что они с Денисом опозорятся.

На две недели Миша остался дома один – родители устали за зиму (мать жаловалась на бледность и раздражительность, отец потерял сон) и позавчера укатили в морской круиз. Можно зарыться в книги и фотки, курить в туалете.

Овощи обреченно томились в пароварке. Морозильная камера забита пельменями, лазаньями и наггетсами. Пока Миша питался хлебом, колбасой и сыром, все в нарезке, купил сам. Запивал лимонадом и иногда пивом. Сейчас ему не нужно было ничего больше.

Он с восторгом крошил хлеб на пол, туда же сплевывал колбасную кожуру, читал что-то в Интернете, размышлял о Тане, склеивал факты, пытался понять ее летнюю «Пустоту» и тут же отгонял эти мысли. Потом начинал нервничать и опять шастал по квартире – из кухни в гостиную, из гостиной – к себе, и обратно.

Пароль от Таниного аккаунта во «Вконтакте» он подобрал быстро. Дата рождения плюс та самая предсказуемая, хоть и неприятная «пустота» – как ключ, отпирающий дверь в не очень уютную комнату. Ничего, в общем, особенного в Таньке, все обычно (он бы даже сказал «тривиально»), если бы не желание убежать и спрятаться в теплом месте, которое разливалось по телу Степанова всякий раз – не только сейчас, но и раньше! – когда он пытался представить Таню спокойной и счастливой, скажем, лет через пять.

А «Вконтакте» у Таньки – всякое барахло, котики и цветочки. Переписка с Ланой. Губастая девица вместо себя на аватарке. Из важного, пожалуй что, только несколько сообщений от незнакомых Мише парней с предложением встретиться. Парни, как на подбор, блондины в спортивных куртках. В отправленных сообщениях – Танины «ок». Наверное, встречи были. «Пусть Таранта с ними разбирается, – решил Миша, три раза переписывая пароль от Таниной страницы, – Или Мокроусову пусть на них натравит».

Из дома нужно было выходить через 20 минут. Измучившись ожиданием и всякими мыслями, в очередном приступе беспокойства, от которого урчало в животе, Миша отправился в родительскую спальню. Обследовал туалетный столик матери, заваленный тюбиками и баночками. Понюхал все духи, поморщился. Подумал, что никогда не обращал внимания на ее запах. Обнаружил платформу сердечных таблеток на прикроватной тумбочке, там же средство от облысения. Значит, с этой стороны спит отец, и таблетки тоже отцовские.

Посмотрел фотографии на подоконнике: на всех четырех – мать, отец, он; дружная семья. Заметил, что на снимках он всегда посередине, и нет ни одной, где бы мать с отцом держались за руки или как-то иначе касались друг друга. Еще раз посмотрел на кровать. Широкая. Очень широкая. Можно вчетвером улечься и с комфортом выспаться.

Дохаживая-доживая последние бесцельные десять минут, после чего можно уже одеться и выйти из дома, пытаясь унять дрожь и спазмы в животе, Миша присел на корточки перед очередной тумбочкой (сколько их мать понатыкала!) и открыл нижний ящик.

Зачем он это сделал, он так никогда и не понял. Лазал ли он в этот ящик раньше, не помнил и не вспомнил. Просто открыл – и всё; в те дни, когда Таня исчезла, они все что-то искали.

В ящике лежала прозрачная папка с документами. Миша достал ее, уселся на пол, скрючился поудобнее – живот совсем разболелся – и высыпал бумажки на пол. Копии загранпаспортов, три штуки. Документы на машину, на квартиру, на какой-то дом, еще на какую-то квартиру. Свидетельство о браке. Хм, получается восемнадцать лет в браке, странно. Мишино свидетельство о рождении с пометкой «дубликат». Ну да, Миша помнит, мать рассказывала, что потеряла оригинальное, из сумки выпало, что-то в этом роде. Миша еще тогда удивился, зачем рассказывать – ну потеряла и потеряла, а она настойчиво так говорила: «Потеряла!» – и шампанское глушила. Это было, когда Миша паспорт получал, и они сидели отмечали.