Вместо того, чтобы спать дома, пятеро студентов спали на столах. Поздняя осень второго курса. Лишь только Таня не спала: она сидела рядом с Мишей и на время лекции перестала дышать. Вдобавок к этому Танины глаза стали совершенно круглыми, что, как с удивлением обнаружил Миша, выглядело жутко неестественно. Да просто – жутко.

– Ты чего? – спросил Миша, толкнув Таню в бок, – Жука проглотила?

Таня не ответила. Миша задумался.

– Хорошо, что эта байда всего на месяц, – сказал он и внимательно посмотрел на Таню.

– Сам ты байда! – оскорбленно ответила Таня и посмотрела на него своими круглыми глазами, – Мне очень интересно.

«Вы, конечно, знаете, что словом можно исцелить и можно убить», – говорил препод гнусавым голосом. Миша фыркнул: вот ради этих прописных истин он сюда притащился. Больше не придет. С такими преподами он сам может лекции читать. Вот Таня не дышит – пусть она и ходит.

Потом, спустя, может, пару недель, Миша наблюдал, как Таня, встретив сонного воробья в коридоре, нарочно уронила тетрадку ему под ноги. Детский сад: оба кинулись поднимать, столкнулись лбами, Танька засмеялась каким-то диким смехом, препод смутился. Ну просто детский сад.

В дни, когда была эта риторика, Таня приходила вся накрашенная, пахнущая сладкими духами, и нервная. Очень быстро Таня совсем изменилась: перестала бешено краситься, зато придумала себе новую причёску – убрала волосы в тугую кичку и открыла лоб, изображая невесть кого. Причем, в исполнении Тани открытый лоб выглядел просто бесстыдно, почти непристойно.

Конец осени и почти всю зиму Таня приставала к Мише с просьбами «принести че-нибудь почитать», натурально глотала книжки, так что в итоге Миша перетаскал ей все свои домашние запасы и был вынужден выслушивать ее впечатления о прочитанном.

В то время Танька, хоть и бесила его, и дикий этот открытый лоб носила, и красной помадой рот красила, и каблуки на ней, как ходули, но была она словно подсвеченная изнутри.

– Ты что, тренируешься на мне? Репетируешь выступление? – спросил он однажды, раздраженный не столько Таниной глупой рецензией на «Сагу о Форсайтах», сколько ее интонациями – надменными и в то же время заискивающими. И, как обычно, попал в цель: Таня замолчала, захлюпала носом, убежала куда-то, два дня держала бойкот, а «Форсайтов» так и не вернула.

На зачёте Танька разливалась соловьем. После зачёта не ушла со всеми, а зачем-то осталась, сказав, что хочет попросить дополнительную литературу.

А вот к весне что-то там у нее опять изменилось. Она была по-прежнему суетлива и загадочна, по-прежнему крутилась возле кафедры, где работал этот товарищ, но благостность, которую замечал Миша раньше, стала как-то подзатухать. Сквозило в ней что-то настолько незнакомое, морозящее и печальное, что лучше было об этом вовсе не думать – лучше было шутить, глумиться и ерничать.

Короче, не надо было быть Шерлоком, чтобы протянуть ниточку от «а» к «б», от «Т.» к «О. О.».

Сейчас все обещанные пароли-явки, почтовый адрес, телефон и состав семьи «О. О.», который оказался не старым, а просто потрёпанным и лысым мужиком, лежали на Мишином столе. Они с Денисом встречаются через два часа у станции метро «Обводный канал» и идут на мужскую встречу с «О. О.». Вообще-то его звали иначе, но Миша решил, что такие инициалы больше подходят преподавателю риторики.

Ланка велела узнать «всё» – отличная инструкция. Особенно для Миши и Дениса, которые никогда не ходили на мужские встречи и вообще никогда не ходили в гости без приглашения.

Миша взял на себя пароли-явки, а Денис обещал подготовить текст: здрасте, мы такие-то, пришли потому-то, ну и дальше все очень по-мужски.