И сам лыбится, как хитрый гиляцкий шаман. Захожу. Стоит Леонид Дружинин, начальник нефтеразведки, Анатоль Лоскутов, председатель профкома и «лица приближённые к императору». На столе коньяк, котлеты в газетном кульке, шмат сала… то есть весь джентльменский набор. Лоскутов наливает полстакана.
– Пей!
– За что наказан? Рухнул фунт стерлингов? Подскочила цена за баррель?
– Пей! Это приказ!
Что, позвольте, оставалось делать? Замахнул. Занюхал котлеткой. Дружинин протягивает ведомость.
– Распишись!
Смотрю: «За успешные рационализаторские разработки…» Мои глаза принимают размер небольшого блюдца. И сумма в пятьсот ры. Это ещё теми, советскими!
– Братцы! За что? Я никогда не стрелял в Кеннеди! Объясните ради Христа!
Лоскутов позвонил секретарше. Та вошла, протянула ему какую-то бумажку и он зачитал.
– Приказ по РИТС-4. Перминова от работы освободить. Выплачивать двойную зарплату. На спине рабочего комбинезона написать «Племенной» На груди – «Кто хочет двойню? Подходи!» И хохот! И вручают телеграмму. Ясно море, что приказ розыгрыш. Но телеграмма и деньги были настоящими.
– Дорогу в один конец мы оплатили. Билеты ждут в Ногликах. Завтра вертолётом летишь туда. К вечеру там приземлится Карэн. Почту привезёт. С ним и отчалишь. А сейчас дуй в магазин. Двойню обмывать будем! Премия на руках. – Дружинин переступил с ноги на ногу. – Ты ещё здесь?
– Я только домой забегу. Игорёхе записку оставлю.
– Сорок минут! Время пошло!
– Есть!
В записке было: «Игорёха! Я ненадолго! Тебе всё объяснят. Никсон и Алис остаются с тобой. Жди нас! Серёга».
Но задержаться пришлось. На три года. И когда дети стали транспортабельны, мы с Валюхой решили вернуться на остров. Волнений не было потому, что Игорь, этот несусветный лодырь, всё же… написал! Да, да! «Серёга! Всё абгемахт! Зверьё в порядке. Не психуй. Ждём!» Это ж сколько было потрачено им времени, чтобы написать такой роман! Толстой нервно курит в сторонке!
Я прилетел первым. Надо было расширить жилплощадь. И сразу же побежал в свою сорок восьмую будку. Она оказалась пустой. Что-то не по себе стало. Бегом в контору.
– Где Игорёха?».
– Да здесь он. Вон дом. Угловая хата.
Прибежал.
– Привет!
– Здоров!
– Где моё зверьё?
Он нахмурился, достал «черпак», рюмки, разлил.
– Давай помянем!
– Да ты толком говори! Сам же писал «всё абгемахт»!
– Да не ори! Орёшь… Всего-то три месяца не дождались тебя они. Пока мы в старом клубе играли – всё было в норме. Потом достроили новый. И сколько я его с собой ни брал, думал привыкнет, так нет! Он, как заведённый под то окно! И клуб старый уже пустой. И окна повыбиты… только прошляпишь – он там. Ему девчонки бант нацепили. С этим бантом и ждал. Жил здесь, у меня. А ждал там. Вот однажды пьяный гиляк из карабина и… мля! Похоронили мы его по-человечьи. Завтра сходим. Все наши плакали, как над родным. Алис неделю ходил по посёлку и орал благим матом. Всё его искал. А потом ушёл куда-то и всё! Больше здесь его никто не видел.
– Где найти того гиляка?
– Не надо, Серёга! Не бери грех на душу. В больнице он. Споткнулся… Бывает…
Если вам иногда скажут, что водка бывает сладкой, не верьте.
Горькая она.
МУХА
Всё началось с недоразумения. В нашем общежитии праздновался очередной «юбилей Дома Романовых» Во всех комнатах, в состоянии пропагандис-с-с-ким не быть, обсуждались производственно-бытовые вопросы. И в глаза, – а это лучше, чем за глаза, – высказывались мнения о промахах на последней пятидневке. Так же обсуждались сердечные проблемы. Шли братски-дружеские разборки о правоте или неправоте друг друга в различных ситуациях, когда мы с Богданом решили прогуляться в женское общежитие. В коридоре встретили дежурную по общежитию Нину. А поскольку я был в весёлом расположении духа, взял её на руки и сказал: – Мисс! Я полюбил Вас с первого взгляда! Так могут любить только у нас, в Оклахоме!