и скальдом, пел о подвигах саги, о любви и удаче для дружины своей и для конунгов[76], если те меня приглашали спеть о трудных походах в память павших друзей.

ДРАКОНЫ, ЛЕТЯЩИЕ ПО ВОЛНАМ

Все ближайшие земли, что по берегу моря, очень скоро узнали, что мы рядом живём – саксы в страхе дрожали, и в Британии тоже монастырским подворьям мы чинили погром. Англосаксам[77] знаменья в том году появлялись: вдруг драконы на крыльях пронеслись в небесах, дождь кровавый пролился с крыши церкви тогда же, а потом, в самом деле, нас судьба принесла – на ладьях быстроходных с носом мордой драконьей. С топорами, мечами в Линдисфарн-монастырь[78] ворвались – изрубили и монахов, и церковь, и с богатой добычей след наш тут же простыл…

ЗА ДАЛЬНИЕ МОРЯ

Стало викингам скоро в Скандинавии тесно – кровной мести обычай и суровый закон гнал изгоя на поиск новых мест, где селился и пытался с начала жизнь устраивать он[79]. Так, Наддод[80] обнаружил в море остров, который льды с огнём вперемешку с гор в фиорды кидал – и Исландию стали заселять и оттуда дальше плавать, но редко кто их снова видал.

Рыжий Эйрик[81], подравшись, был отправлен в изгнанье океаном на запад и нашел землю там, чтоб привлечь поселенцев, дал ей имя Зелёной, хоть была, в самом деле, больше родиной льдам. Лейф и Торвальд[82] оттуда дальше по морю плыли и открыли богатый край в конце их пути – стал Лесным он и Винным по молве называться, но пришлось от туземцев им, спасаясь, уйти… А потом эскимосы, от Аляски кочуя, до Гренландии льдами за моржом добрели и числом задавили неуживчивых белых – те едва лишь поспели на свои корабли[83]

И в Европе норманны оседали надолго, где им власть и добычу миг удачи давал – у французов, ирландцев, англосаксов «гостили», но лишь Рольф государство средь чужих основал[84].

НА ВOCTOK!

Все открытые земли и Нормандия будут много позже, чем срок мой жить в фиордах истёк – офранцуженный викинг станет Англией править[85], а на двести лет раньше я ушёл на восток. Так случилось, что дома слава нашей дружины и морская удача стали всем на пути, дело всё обострялось, и запахло изгнаньем – мы советы держали, где стоянку найти.

Говорили – к востоку есть лесные равнины, реки есть и озёра, и довольно всего, только местные люди, русы[86], финны, словене, очень сильно не любят отдавать своего. Но торговые люди знали дальше путь «в греки» мимо них и сказали, что у греков есть спрос на бесстрашных и сильных, и обученных бою на воде и на суше. И нас ветер понёс за удачей далёкой, но путь наш был недолог: раз в славянском селенье мы, пристав на ночлег, подружились с вождём их, попросившим защиты, и остались, как позже оказалось, навек…


ГДЕ ПОЛОТА СЛИВАЕТСЯ С ДВИНОЮ

Двина струит раздробленное солнце
С собой на запад, но оно стоит,
Легко теченье вод одолевая,
И я, и эта, как живая, россыпь
Не трогаемся с места, не спешим —
Душе покойно, и она летает,
За нынешнего времени предел
В одной лишь ей известные места…
Я иль она, не всё ль теперь равно,
Мы снова на знакомых берегах…
Мне вспомнилось: плыла моя ладья,
И брызги вёсел окровлял закат,
Мы шли Двиною вверх и ввечеру —
Тревожна и таинственна округа —
Пристали на ночь, где – я позабыл,
Но у души на всё бездонна память,
И мне она сказала: это здесь,
Где Полота сливается с Двиною
И берег крут, стояло поселенье,
В котором мы закончили скитанья…
Теперь каштаны здесь, стоит собор,
И только камень – тот, которым путь
Из моря нашего на юг был мечен,
И пусть тот крест на нём – Борисов, пусть
Он христианам души исцеляет
И установлен перед их Софией,
Мы знаем, чем он был и кем поставлен.