Да он везде меня найдет! Мы такой тайный побег продумали! Хоть Вовка и ходил к нам каждый вечер, но до последнего ни о чем не догадывался. Однако, когда обнаружил, сразу понял, что мы в Горловку поехали. Поезда задерживал и с нарядами линейной железнодорожной милиции обыскивал. Удостоверением КГБ махнет – ищу изменника Родины, кто ему откажет? И в Горловку раньше нас приехал к маминой сестре. Пока мы с чемоданами пыхтели, добирались, а он уже чаек у нее попивал. Сидит, такое милое лицо, бровки аккуратные, улыбочка снисходительная, как будто он что-то такое о каждом из нас знает, что мы и сами не знаем! Мама говорит, чуть не поседела, когда его увидела. Нет, он прощенья не просил. Он сказал, что ссора с ним – это недоразумение. Обманчивая внешность! Кроме брезгливости, презрения, телесной и душевной боли, он вызывает у меня лишь страх! Он все еще мой законный муж.
Что же делать дальше?!
Горловка по сравнению со Львовом, как чумазый работяга рядом с утонченной барышней. Вроде бы тоже Украина, а какая огромная разница! Шахтерский край. Но в шахту нигде не упадешь, как несведущие считают, думают, что шахты – это такие колодцы в земле на каждом шагу… Львов чистый, ухоженный, европейский город, культурный центр. Улицы брусчаткой вымощены, а тут три улицы заасфальтированы. Как только снег выпадет, пыль угольная его припорошит, и стоят черные сугробы.
Слоняюсь по комнате, все из рук валится. За что мне это наказание?! Из общей кухни заползает противный запах вымоченной и вываренной солонины. Мамина подруга, тетя Галя со смешной фамилией Каралупова, приютила нас, тут маме до работы недалеко, а мне… Мне вообще все равно, моя жизнь кончена. Ее сразу на прежнюю работу взяли, вроде и не прошло пять лет. Помнят, ценят, уважают. А я – позорище. Позорно замуж выскочила, семейная жизнь была позорной, позорно сбежала. Даже аттестат о среднем образовании в университете остался. Если бы пошла забирать, он бы мигом понял, что я сбежать хочу. Ни образования, ни работы, ни семьи, ни доброго имени. Как бабка в сказке – у разбитого корыта. Нет, это я! Я – само разбитое корыто.
Да что ж так воняет?! К маминому приходу надо бы картошки сварить, но на кухню даже выходить не хочется. Я закутываюсь в любимую васильковую шаль по самые глаза, она пахнет мамой. Как тети Галина семья может эту еду есть? А еще у тети Гали какая-то болезнь, она очень толстая, до туалета не добегает и не чувствует, что у нее уже все штаны мокрые. Они потом сохнут на ней, потом опять намокают. И запах ужасный! Неужели она его не слышит?! Мы живем все в одной комнате, тетя Галя с мужем на одной кровати, ее две дочки на другой, а нам с мамой уступили односпалку. Она такая узкая, что спим мы на ней, крепко прижавшись друг к другу, обе на правом боку и поджав колени. А если надо перевернуться на другой бок, то одновременно по команде, р-раз! Иначе свалишься…
Вообще, в каждой квартире свой запах. Вовкина мать столовским чадом провонялась, эти котлеты на комбижире всю жизнь помнить буду… Вроде и еды было вдосталь, а кусок в горло не лез… Когда мы жили в Проскурове на квартире, там каганец дымил. Только заходишь в коридор, и тебя сизый туман обволакивает. В волосы впитывается, одежду… Я вспоминаю этот запах, и кажется, что Вовка вот-вот в двери постучит… А запах драников мне войну напоминает и голодуху. Немцы картошку чистили, бабушка тайком очистки собирала, а потом из них драники пекла. Жаль, умерла уже бабушка Лена… Помню, как прекрасно пахла папина кожаная портупея и ремень. Вот если бы папка был жив, он бы не дал меня в обиду! Сколько раз я представляла, как он вышвыривает этого морального урода вон! А вот запах гвоздик навсегда связан у меня с Борей. Мы сидели в обнимку на лавочке в такой теплый тихий весенний вечер, я читала ему стихи, а букетик мелких садовых гвоздичек торчал у него из нагрудного кармашка. Как хорошо, что я больше его не встретила! Я бы умерла от стыда…