Терех встал.

– У меня всё. До понедельника. В пять часов. Здесь. После планерки.

Шкулепова остановилась у дверей, обернулась.

– Зосим Львович, я ещё хотела сказать, что это мой вывал во втором транспортном туннеле.

– Вот теперь я вас вспомнил! Вас ведь Люсей звали? А я все думаю, Алиса Львовна, что за Алиса Львовна? А туннельщики там очень хорошо вентиляционный узел всадили. Видели?

Она кивнула, улыбнулась:

– До свидания!

– Покаялась, – сказал за дверью Карпинский.

– Ага.

– Нет, нормально. Всё равно кто-нибудь бы напомнил.

– Думаешь?

– Лихачёв, – Карпинский задумчиво тер подбородок. Весь вопрос в том, пойдет ли он нам навстречу со всеми своими министерскими связями…

– Со всеми или нет, но должен пойти.

– Самоуверенная вы дама. Я совсем не знаю Щедрина. Он же технолог?

– Вилен Дмитрия – умница. Золотая голова, генератор идей, их аккумулятор и так далее… Всё понимает с полуслова, поэтому никакой лапши на уши!

– Ладно, учтём.

Они направились к сидящей за машинкой Маше, мягкой, женственной, почти домашней Маше, которая всё знает, всё помнит, всё успевает без всякой суеты, к которой можно подойти, посоветоваться и сделать, как она скажет. Карпинский указал пальцем на лихачёвскую дверь:

– У себя?

– Будет после двух.

– Маш, запиши нас на приём.

– Лучше вы сами ему позвоните. Три тройки.

– Ясно. А Щедрин?

– Тоже после двух.

– Понятно. – Карпинский обернулся к Шкулеповой. – Пойдём, я тебя пока в ресторан свожу.

Маша фыркнула.

– Уж лучше вниз идите, в гостиницу. Вера Тимофеевна вас накормит.

В пять минут третьего Алиса сняла трубку, набрала три тройки:

– Герман Романович? Здравствуйте. Это Шкулепова, Гидроспецпроект Я хотела…

– Наконец-то вы, сударыня, изволили позвонить!

– Прошу прощения, что приходится вас беспокоить, но Зосим Львович назначил совещание по Кампарате на понедельник и настоятельно рекомендовал поговорить с вами «до того», – она говорила, улыбаясь в трубку.

– Где мне вас найти?

От напора весёлого голоса она растерялась до слабости в коленках.

– Я… Я сама к вам приду… Вы… Вы только скажите, когда это удобно, мне нужно минут двадцать…

Он долго молчал, молчание казалось бесконечным и почти окончательным.

– Алло?

– Позвоните мне через полчаса, я поищу окно.

Карпинский смотрел вопросительно.

– Велено перезвонить через полчаса.

– Может, пойдешь со мной? Перезвоним от Щедрина.

Она замотала головой.

У неё было полчаса времени, чтобы, сидя спиной к конторке администратора и выходу, понять, какого она сваляла дурака. «Где мне вас найти?» – точно поставленный вопрос, могущий касаться их обоих с Карпинским и телефона, по которому он мог позвонить, когда освободится. С этим всё в порядке, но голос, но радость и напористость тона…

Лихачёв был из тех людей, что всегда разговаривают с женщинами в тоне лёгкого флирта, ну, такой вот способ жить и радоваться встречным улыбкам или вдруг вспыхнувшему от смущения лицу. И «наконец-то вы, сударыня, изволили позвонить» из того же ряда. Он никак не рассчитывал нарваться на дуру, которая будет выходить из собственного смущения, поджав губы и за счёт собеседника.

Она помнила его появление в актовом зале Нарын ГЭС, заставленном столами проектировщиков – молодой, в кепке, синие слетающие с лица глаза, в которые лучше не смотреть. И куча всяких историй вокруг его имени, в которых не отделить правду от легенды. Он весело и открыто приударял за Светланкой, может, из-за полной уверенности, что всерьёз его ухаживания приняты не будут. Котомин на стенку лез, когда на какой-нибудь вечеринке Лихачёв без конца приглашал её танцевать и только басил: «Женился на самой красивой – терпи, когда её приглашают». Такой вот мужик, первый парень на деревне и вообще на пятьсот миль в округе. И женщины, выпархивающие из его кабинета с сияющими улыбками, румяные и счастливые, независимо от возраста, комплекции и количества находящихся в кабинете людей. Своё смущение на плотине ей почти удалось скрыть, а ответить на весёлый рокочущий голос в коридоре управления помогали улыбка и вежливость…