Наконец Горшечкин повернулся к монитору, и глаза его округлились. Есть! Отзывы пошли! Уже два! Отзывы он получал редко, почти никогда не получал, хотя разместил уже полсотни стихов. А ну-ка, что же пишут Глебу Горшечкину (псевдонима он не брал, а то потом морока с гонорарами) – хвалят или ругают?

– Уважаемый Глеб! Нет моих сил выразить все восхищение вашей поэзией! Глеб порозовел и глубоко вдохнул. – Волшебно!!! Стихотворение – прекрасное! Вырисовывается образ настоящего донкихота (сначала донжуана). Вы мастер слова! «Супружница» – как колоритно! Зачем же вы оставляете ей все богатство, чтобы на вашем фрегате ее обнимал кто-то другой, да еще ехидно смеялся над вами? Зачем вам на тот свет, когда есть простое средство – развод! До ада вам еще далеко. Если честно, могу посоветовать хорошего нарколога. Пишите в личку, будем знакомиться там. С надеждой – ваша Вера. Жду!

Горшечкин еще раз перечел отклик, несколько растерявшись. Ох уж эти женщины, все воспринимают буквально, принимают близко к сердцу. Фрегат – это ведь символ, образ такой: белеет парус одинокий… И вообще, он хотел яхту, но по ударению подошел фрегат… Что ответить этой искренней, наивной Вере? Спасибом не отделаешься, вздохнул Глеб. Придется что-то объяснять или врать дальше, про могилу. Еще накликаешь на себя внезапную и неизлечимую болезнь, дурак.

Опомнившись, Глеб дал Чарлику попить и покушать. Пес смотрел на него умными, все понимающими глазами. Вот бескорыстная любовь, подумал Горшечкин.

Надо было глянуть, что пишут другие. Отзывов было уже несколько. С волнением Глеб открыл новое сообщение.

– Сын мой! Окстись и не богохульствуй!

Горшечкин побледнел и перекрестился. Да что такое, зачем они пугают его?

– Пути Господни неисповедимы, а уныние тяжкий грех. Приди в храм наш (дальше шел адрес), и мы помолимся вместе о твоей заблудшей душе. Оставь пианство, подумай, ведь твои лишние деньги, развратившие тебя, нужны страждущим и окормляющим страждущих! Найди меня в нашем храме, ибо я знаю, как помочь тебе – я услышал твой зов. Отец Виссасуалий. Отвечай и не медли, ибо можешь предстать перед Господом в любой миг, без покаяния, а что страшнее этого?

Горшечкину стало страшно. И стыдно, что он побеспокоил и Бога, и отца Виссасуалия. Бог простит, он знает, что Горшечкиным почти нечего нести страждущим, а отец Виссасуалий не простит. Что, не отвечать? Ответить надо как-то по-православному… иже херувимы…

Глеб почувствовал, что день пошел вкось. Теперь морочься с ответами, а они все пишут и пишут!

– Привет! – прочел он бодрое начало рецензии. – Бросай жену, иди ко мне! Не будешь ты со мной на дне! Подпись: Зимняя Вишня Маринка. Глеб усмехнулся. Да уж, Мариночка, с тобой как раз и буду на дне, а ты поплывешь дальше на фрегате…

Поэт был разочарован. Где она, настоящая оценка его поэзии, его стихотворения? Со вздохом он пошел было на кухню, но тут зазвонил мобильный. Кто еще?

– Ну, гад, трепещи! – раздался в трубке зловещий голос. Очень знакомый зловещий голос. – Я тебе покажу сегодня и любовниц, и пьянство, и твой фрегат. Ты уплывешь на нем в открытое море.

Раздались гудки.

Горшечкин почувствовал головокружение. Как же он был доверчив! Не читает, не смотрит, не следит! Даже в обеденный перерыв забралась в Сочиняй.ру! Пароль-то знает. Вот злыдня… Глеб понял, что Зинаида не просто во зле, она в ярости. Будет бить. Она казнит его, едва успеет войти в квартиру. Вырвет его грешный, болтливый, длинный язык, будет использовать вместо старой мухобойки! Что он натворил! Он может удалить свой стих, но ведь Зина его уже прочитала… Машинально Глеб перескочил на новую рецензию.