– А дальше, за эти пределы? – И снова в обращенных ко мне глазах сверкнула сталь.

– Нет-нет, дальше никак – я не могу чувствовать дальше кончиков своих пальцев. У меня нет сознания за пределами моего физического тела.

– Значит, ты и помыслить не можешь, о… об этой мягкой травке под чинарой у фонтана? – спросил он, заговорщически подмигнув, как будто знал, как часто я вспоминаю это ложе любви.

– Ну, конечно, могу.

– Итак, мы можем сказать, что ум распространяется и туда, за пределы кончиков твоих пальцев, по всему этому Саду?

– Да-да, мы можем так сказать.

– Значит, на самом деле наш ум – невыразимый и дальнобойный – может выходить далеко за пределы физического тела?

– Может.

– Кроме того, он сильно отличается от тела – может летать на огромные расстояния, может мыслить об иных мирах, расположенных намного дальше этих звезд, что глядят сейчас на нас сверху. Так?

– Так.

– Да и вообще ум – эта хрустальная птица – не имеет почти ничего общего с телом. Он не ограничивается этой тугой плотью и костями, его нельзя потрогать, на него не наступить, его нельзя ни увидеть, ни разрезать, ни взвесить, ни еще как-либо измерить. Правильно?

– Да, все правильно.

– Так как же ты можешь говорить, что ум – это мозг, или что он ограничен мозгом, или что он располагается в мозгу, если он может летать, куда ему вздумается, в такие места, где его и найти потом никак нельзя?

Я почувствовал себя еще более стесненно и не в последнюю очередь оттого, что он уже не только полностью сдавил мою руку в своих сильных ладонях, но и все крепче прижимал к своей груди, по мере того как усиливалась его аргументация.

– Я не говорил, что ум есть мозг, я говорил, что ум пребывает в мозге.

– То есть ум и мозг взаимосвязаны, причем ум пребывает где-то в районе мозга, а если точнее – вокруг всего тела?

– Да, так и есть.

– А ты согласен с тем, что если две вещи взаимосвязаны, то это означает, что это разные, обособленные вещи?

– Точно так. Если две вещи взаимосвязаны, то это непременно две разные вещи. Это не то что любой монах – любой послушник знает.

– Итак, несмотря на то, что ум и тело, пусть и взаимосвязанные между собой, есть две полностью различные вещи, совершенно разные штуковины. Согласен?

– Согласен.

– А теперь позволь спросить тебя еще кое-что, – сказал он, и его поза изменилась. Он продолжал сжимать мою руку, но слегка выставил левую ногу вперед в мою сторону. Приходилось ожидать самых мощных доводов, ибо это была та самая – почти боксерская – стойка участников философских дебатов в Древней Индии, приняв которую они обрушивали на оппонентов свои зубодробительные аргументы. Видимо, стоя боком к противнику, они инстинктивно пытались оставить ему меньше площади тела для ответных ударов.

– Как ты думаешь, тело изменяется?

– Еще бы! Люди стареют, и тело стареет, лицо покрывается морщинами, мышцы теряют силу, волосы седеют и все такое.

– А почему тело меняется?

– Ну, это прописные истины, это любой послушник знает. Причин много, но главная состоит в том, что меняются причины, обусловливающие тело. А раз меняются причины, то меняется и результат. Раз истощается энергия, которая произвела это тело, то и само тело изнашивается, во всяком случае должно изнашиваться.

– Значит, если некая вещь меняется, то это доказывает, что у нее была причина?

– Ага.

– А что служит причиной тела?

– У тела много причин, но меня учили, что главная – в родителях: это кровь и яйцеклетка матери и семя отца. Когда эти две причины объединяются и если еще при этом наличествуют все остальные сопутствующие факторы, тогда тело начинает расти не по дням, а по часам, клеточка за клеточкой.