– Мел, отдай пульт!

– Не-а.

– Мелани!

– Не отдам.

– Пощади.

– Да что тебе не нравится?

В гостиной нас было трое: я, Курт и Кевин. Ева под каким-то предлогом ушла, оставив меня наедине с этими рыжими оболтусами, и у нас сейчас разворачивалась битва под названием «У кого пульт, тот и главный».

Пульт в данную минуту был у меня зажат под мышкой, и я смотрела на хохочущую с призраком большеголовую Терезу Капуто из телешоу "Медиум с Лонг-Айленда".

– Мелани! – Кевин дергался на диване от нетерпения, трагически ноя и хныча. – Ну, переключи.

– Да что ты имеешь против Терезы Капуто?

– Она убивает клетки моего мозга!

Я гадко хихикаю в ответ.

– Ну, всё, женщина, молись! – Кевин бросается ко мне. Я, взвизгнув, кидаюсь к выходу, снеся ногой миску с чипсами. – Курт, лови ее!

Курт, который все это время, улыбаясь, сносил мои передачи и нытьё Кевина, молнией устремляется ко мне. И начинается потасовка. Схватив за талию, Курт тащит меня обратно. Но я так просто сдаваться не собираюсь, и мое сопротивление быстро отбирает силы старшего. К нему тут же на помощь кидается Кевин. Я, хохоча, крепко сжимаю пульт, пытаюсь спрятать его под майку. Кевин, выкрикивая руководства брату, типа: «Держи крепче», «Она вырывается», «Удерживай за руки», срывая плохо завязанный бинт с моей руки, царапаясь и сильно цепляясь пальцами, пытается вырвать предмет драки. На долю секунды я теряю контроль над вещью, и пластмассовая коробка падает из рук, попадая на ногу Кевина и отлетая с треском к чьим-то ногам, попутно теряя батарейки и крышку.

Мы, замерев, следим за траекторией падения, и только когда пульт останавливается у мужских ботинок, мы поднимаем глаза на вошедшего.

Теперь мне понятно выражение «убивать взглядом». Темно-серые глаза, цвета грозовой тучи, смотрят на нас с ненавистью. Нет, даже с ужасом. И мы чувствуем себя преступниками. Я все еще нахожусь в объятиях Курта, когда Рэйнольд стремительно подходит и хватает меня за левую руку, судорожно срывая вязь болтающихся бинтов.

На всеобщее обозрение опять выставляется моя рана, которая за неделю уже порядочно зажила, оставив лишь в центре на венах островки из корочек запекшейся крови – это самые расчесанные места. И я вижу шок и замешательство Рэя. Это придает мне сил, чтобы вырвать руку.

Я разозлилась.

Нет, я взбешена.

– Что ты себе позволяешь? Что у тебя в башке творится?

Я практически рычу на него, наблюдая, как он удивленно смотрит на меня. В эту минуту Рэй беспомощен передо мной. Стряхнув с плеч руки Курта, я, не отрывая взгляда, смотрю в глаза Оденкирка, обхожу его и удаляюсь быстрым шагом в комнату.

Там я позволяю себе громко хлопнуть дверью, после чего от ярости начинаю бить подушку, представляя, что каждый мой удар приходится в тело Рэйнольда. Так я теряю последние корочки от раны, и мое запястье становится снова чистым и белоснежным с голубыми жилками вен и розоватой тонкой кожицей на месте расчеса.

Теперь знаю точно, Оденкирк невозможный сноб и гордец. Он все это время боялся, что я сделаю такую же татуировку, как у них; это означало бы, что стала своей.

Все-таки он ненавидит меня, считая падшей личностью, ничтожеством. И это дико больно. Только почему?

Следующие два дня мы словно играли в прятки. Рэйнольд за все время моего пребывания здесь столько не смотрел на меня, как за эти проклятые два дня. Чувствуя вину передо мной, он все время пытался улучить момент извиниться наедине, что было весьма странно, потому что в прошлый раз он не прикидывался таким совестливым человеком. А я не давала ему ни единого шанса, прячась от него по всем известным мне подсобкам и помещениям или стараясь примкнуть к компании.