Самозваному защитнику женщины стало жутко. Тем более что страшный мужичонка пошёл на него, угрожающе разведя руки и злобно завывая и подхихикивая, словно гиена. Конечно, пьяница ростом был далеко не Голиаф6, так ведь и Иса был ещё не Давид7. Однако, мальчик, вспомнив Святое Писание, оглянулся в поисках какого-нибудь орудия. И увидел кол, валявшийся неподалёку.

Он схватил палку и предупредил жуткого уродца: «Дяденька, не подходи!…» Поскольку его враг не только не остановился, но и стал по-звериному всхрапывать, Иса, судорожно сжав кол, повторно предостерёг его: «Дяденька, не подходи!…Глаз выбью!»

Такая острастка, с одной стороны, несколько охладила наступательный пыл буяна (глаза на дороге не валяются), и он приостановился. Однако, с другой стороны, именно такая угроза разозлила его пуще прежнего, видимо, напомнив о чём-то обидном. И дебошир двинулся снова, зарычав вдвое громче.

Тогда Иса замахнулся палкой. В ответ злобная образина попыталась напрыгнуть на него. Ан не тут-то было: нога выпивохи попала в ямку, и он, поскользнувшись, вновь потешно засеменил заплетающимися ногами и полетел под медоносный куст, над которым роились дикие пчёлы.

Окопавшись там, пьянчужка, пытаясь встать, принялся дико ругаться и дёргать куст. Вероятно, пчёлам не понравились ни его действия, ни зловонный запах, исходивший от безбожного сквернослова. Не исключено, что всё это оказалось не по душе и Самому Са! В результате пчёлы принялись нещадно жалить мужичонку.

Теперь матерщинник заорал так, что вся его предыдущая похабщина показалась ангельским лепетом.

Быть может…А вернее сказать, совсем не быть может, а вне всякого сомнения, разозлённые насекомые закусали бы никчёмного пьянчужку насмерть…Если бы не Иса. Он не в состоянии оказался бросить даже такого человека в беде. И на пару с упитанной женщиной они стремглав вытащили мужичонку из-под куста, несмотря на то, что и спасателям от пчёл тоже изрядно доставалось. Вместе с детишками они быстро затащили уже бесчувственного драчуна в домик, где и укрылись от разъярённого роя.

Едва опасность миновала, а импровизированная компания мало-мальски пришла в себя, то Иса, оглядев остальных, поневоле засмеялся: у всех в той или иной степени физиономии потешно запухли. Аналогично и женщина с детьми, отходя от выпавших на их долю переживаний, заулыбались, глядя на Ису, глаза которого превратились в узкие щёлочки. И только дебошир не веселился, поскольку вообще не видел ничего: его физиономия стала напоминать круглый чурбак без носа и глаз. Он лишь время от времени стонал и вопрошал: «Фима, где я?…Фима, шо ты со мной удеяла?…»

6

Разумеется, Иса не имел права заявиться в святое место в столь устрашающем обличье. И он вернулся домой. Мама, увидев его, сначала лишилась дара речи. Потом принялась жалеть, целовать и ругать его, делая это одновременно с примочками на глаза сына и расспросами о случившемся. Она была так напугана, что мальчик решил умолчать о конфликте с пьяницей. И сказал лишь о том, что его изжалили пчёлы. Получилось удачно, потому что маму он как будто бы и не обманул.

Вскоре непоседливому бедолаге полегчало, и он с аппетитом покушал. Немного отдохнув, Лучик вознамерился было погулять, но мама заставила его отлежаться до вечера. Лишь когда солнце стало клониться к закату, Ма попросила сына сходить за Досей, которую вместе с остальным стадом Верхнего посёлка должны были пригнать с пастбища погонщики.

Иса встретил стадо, забрал Досю и погнал её к дому. Внезапно он увидел Наала, направлявшегося куда-то по своим делам. Мальчик застыдился своего вида, и отвернул голову от учителя. Коэн успел обогнать Лучика на несколько шагов, как вдруг остановился и обернулся.