К концу второго дня – который, к слову, длился целую вечность, солнце все светило и светило, – уже в одиннадцатом часу, они закончили работу.

Папа развел на пляже – их собственном пляже – костер, они уселись на бревнах вокруг огня, ели сэндвичи с тунцом и пили теплую кока-колу. Папа набрал мидий и венерок, научил Лени с мамой их открывать. Они глотали склизкое содержимое раковин.

А ночь все не наступала. Небо окрасилось в густые лилово-розовые тона. Сквозь пляшущее рыжее пламя костра, над которым вились и мелодично потрескивали искры, Лени смотрела на сидевших под шерстяным одеялом родителей. Мама дремала у папы на плече. Папина рука любовно покоилась у нее на бедре. Лени их сфотографировала.

Папа заметил вспышку, услышал жужжание «поляроида», поднял глаза и улыбнулся.

– Мы здесь будем счастливы, Рыжик. Ты же это понимаешь?

– Ага, – ответила Лени и, может быть, впервые в жизни сама поверила в это.

Лени проснулась от стука: кто-то – или что-то – барабанил в дверь домика. Она выползла из спального мешка и отпихнула его, впопыхах опрокинув стопку книг. Внизу зашуршали бусины, послышались мамины и папины шаги: родители побежали к двери. Лени проворно натянула вчерашнюю грязную одежду и кубарем слетела с лестницы.

Во дворе стояла Марджи-шире-баржи с двумя товарками; позади них валялся на траве ржавый мотоцикл, а рядом был припаркован вездеход, груженный бухтами мелкой проволочной сетки.

– Здорово, Олбрайты! – весело проговорила Марджишире-баржи и махнула им широкой ладонью. – Я не одна, с подругами, – и указала на двух женщин.

Первая – словно эльф, ростом с ребенка, длинные седые волосы копной, а вторая высокая и худая. Все трое во фланелевых рубашках и грязных джинсах, заправленных в высокие коричневые резиновые сапоги, у каждой по инструменту: у одной бензопила, у другой колун, у третьей плотницкий топорик.

– Мы приехали вам помочь, – пояснила Марджи-ширебаржи. – Надо же с чего-то начинать. И привезли кое-что полезное.

Лени заметила, как нахмурился отец:

– Что же мы, по-вашему, сами не справимся?

– У нас тут так принято, Эрнт, – ответила Марджи-ширебаржи. – Уж поверьте: прочитай вы хоть сотню книг, все равно первая здешняя зима застанет вас врасплох.

Женщина-эльф вышла вперед. Худенькая, носик такой острый, что хоть хлеб режь. Из кармана рубашки торчали кожаные перчатки. Маленькая, но держалась уверенно.

– Меня зовут Натали Уоткинс. Мардж сказала, вы только что приехали и еще не освоились. Я тоже десять лет назад была новичком. Приехала сюда за мужчиной. Старая история. С мужчиной мы расстались, но я здесь уже прижилась. Теперь у меня даже собственная лодка есть, хожу на рыбалку. Так что я понимаю, какая мечта привела вас сюда, но этого мало. Вам придется быстро всему учиться. – Натали натянула желтые перчатки. – Кстати, сто́ящего мужика я здесь так и не встретила. Как говорится, народу много, а выбрать не из кого.

Следом вышла подруга Натали. Высокая, гибкая, как тростинка, со светло-каштановой косой почти до пояса и блеклыми, как закатное небо, глазами.

– Добро пожаловать в Канек. Я Женева Уокер. Джен. Дженни. Генератор. Зовите как хотите. – Она улыбнулась, и на щеках показались ямочки. – Я-то родом из Фэрбанкса, а муж отсюда. Я влюбилась в его края, вот и осталась, и живу тут уже двадцать лет.

– Вам нужны запасник и парник, и это как минимум, – вмешалась Мардж. – Когда старина Бо купил участок, думал, все тут перестроит. Но потом ушел на войну… и, в общем, так ничего и не доделал.

– Запасы? – не расслышал отец.

Марджи-шире-баржи энергично кивнула:

– Запасник. Это такой тайничок на сваях. Там хранят мясо, чтобы медведи не добрались. А то они в это время года голодные.