Раевские же жили среди нас и были вполне доступны для восприятия всеми органами человеческих чувств, что ни на йоту не приближало их к нам. Взять хотя бы их одежду. Вот «старуха» – Наталия Семеновна – пересекает двор, держа на длинном поводке всю играющую оттенками белого и золотистого цвета степенно вышагивающую Энди, направляясь в сторону Беговой Аллеи. В жаркие летние дни на Наталии Семеновне легкие развевающиеся одежды: длинная юбка, газовый шарф. На голове маленькая шляпка с вуалью. «Сестра из Парижа прислала», – останавливаясь около мамы, сообщает она по-французски. На ногах туфли «на венском каблуке». Красивые белые руки неизменно в перчатках – гипюровых или лайковых.

Много позже, когда у Наталии Семеновны не было, возможно, даже варежек, она совершенно серьезно уверяла меня, что «порядочная девица просто права не имеет выходить из дому без перчаток».

Зимой Наталия Семеновна ходила в длинной до пят рыжей лисьей шубе, в бледно-голубой фетровой шляпке котелком с фазаньими, по словам мамы, перышками и высоких бежевых фетровых ботах также на «венском каблуке».

В нашем дворе только мама еще носила шляпку, да и то исключительно зимой, как, впрочем, и фетровые боты. Могу даже предположить, что эти самые боты и у Наталии Семеновны, и у мамы были из одного какого-нибудь отечественного источника. Вроде малопонятного «Красного треугольника». Шляпки же совершенно определенно были из разных. Пожалуй, они были даже похожи – на маминой также были перышки – да вот родства между ними не чувствовалось – между шляпками.

Совсем уж нездешней выглядела дочь Наталии Семеновны – Наталия Сергеевна. Во дворе она почти не появлялась: в магазины ходила домработница, общество соседей ее не интересовало. В моей памяти она запечатлелась идущей под руку с мужем. Иногда их сопровождала Энди. В этой вечной картине они никуда не спешат – двигаются только улыбающиеся губы и ноги.

В отличие от своей матери, Наталия Сергеевна, кажется, предпочитала «английский стиль». Она носила строгие «английские» костюмы, шляпки-шапочки без полей, с вуалью или без, в зависимости от сезона. В одном из моих воспоминаний Наталия Сергеевна движется бок-о-бок с мужем в светлом летящем одеянии чуть не с кружевным зонтиком в руке, обтянутой белой перчаткой. Дворовое общество было убеждено в «заграничном» происхождении нарядов обеих женщин: «парижские родственники шлют – сразу видно».

Были, правда, и такие, кто полагал, что и у самих Раевских «кое-что сохранилось от прежней роскоши – могут позволить себе и торгсин». «Торгсин… торгсин»… – еще одна легенда моего детства. И затерялся этот «торгсин» среди прочего абсурда вроде ОСОАВИАХИМа, НКВД и полпреда.

На мой взгляд, Наталию Сергеевну нисколько не портила чуть тяжеловатая нижняя часть тела, что, как и слегка навыкате яркие серые («рыбьи») глаза, прямо-таки вменялись ей в вину пристрастной дворовой критикой. Ума не приложу, как можно было не видеть, что вся она как будто перетекает из тяжелого узла пепельных волос, оттягивающих назад и без того высоко поднятую голову на красивой белой шее, через покатые плечи в расширяющийся книзу торс и округлые бедра.

Высокий, подтянутый, с твердым взглядом глубоких синих глаз Михаил Петрович в семейном дуэте, казалось, олицетворял уверенность и надежность. Проход этой пары по двору рождал в душе смутные, но сладостные фантазии – нечто, чему не было еще названия, но что было до слез желанным. В туманных грезах мне виделся мой проход через двор об руку с Михаилом Петровичем… Но я еще совсем маленькая, а Михаил Петрович уже совсем большой… и у меня никогда не будет таких волос и таких глаз, как у Наталии Сергеевны…