– Скоро, Паша. Терпи.

Дорога пошла в гору. Подъем был длинный, ровный, скучный. Ни одного деревца, за которым можно было бы спрятаться, ни одной тени. После десятиминутного подъема последовал спуск – такой же длинный и нудный, как подъем. Ногу с педали тормоза снимать было нельзя – понесет.

Мослаков ощущал, что не только снаружи, но и внутри становится жарко: с нами всегда происходит нечто подобное, когда мы подъезжаем к родным местам.

Впрочем, до родных мест Мослакова было еще далеко – километров сто.

Перед тем как попасть в родные пенаты капитан-лейтенанта, они еще сумеют омыть свои чресла в тихом Дону. Невольная улыбка расплылась по лицу Мослакова.

В конце пологого спуска поблескивала своими небольшими неподвижными омутцами речушка, через речушку был перекинут неширокий деревянный мост – две машины на нем разъехаться не могли. Запас имелся только в длину, на случай половодья, когда вода делается бешеной, залезает даже на закраины оврагов и макушки бугров. За мостом в жаре затихла сонная деревня. От крыш домов поднималось струистое дыхание.

– Не твоя ли это деревня, Паш? – спросил мичман.

– Нет. Но скоро будет моя.

Мост был перекрыт: стоял кран с опущенной стрелой – впрочем, стрела была опущена с заделом, рафик во всяком случае, мог проскочить под ней. Рядом с автокраном, прочно впаявшись ногами в дорогу, стояли три дюжих молодца и с нескрываемым интересом смотрели на приближающуюся машину.

– Приготовься, дядя Ваня, – предупредил Мослаков мичмана. – На всякий случай.

– Я готов, Пашок, – тихо отозвался тот. – Как ты думаешь, что это?

– Обыкновенный деревенский рэкет. Суверенитета малость хлебнули людишки и отравились.

– Что, драка будет?

– Не знаю. Знаю одно, дядя Ваня, – будем прорываться.

Рафик мягко подкатил к «крестьянской заставе».

Мослаков мельком глянул на лица трех разбойников и будто бы сфотографировал их – в мозгу они теперь будут сидеть прочно, на любой очной ставке даже через два года он узнает их. Самый опасный и самый приметный из тройки – тот, что, засунув руки в карманы дешевеньких спортивных штанов, украшенных лампасами, стоял посредине: рыжий, с блестящими зубами из нержавейки, с потным маленьким носиком и угрюмыми, неопределенного цвета глазами, плотно, как два штыря, всаженными в череп. Те, что стояли по бокам от рыжего, особой опасности не представляли. Это были подмастерья.

Рыжий тем временем совершил некое театральное действие, которое незамедлительно произвели и оба его напарника: вытащил из карманов руки и шагнул в сторону. Позади него оказался огромный, будто столб, врытый в землю, лом. Рыжий стоял, прислонившись к нему спиной, как к столбу.

Хоть и не был рыжий гигантом, но справился он с ломом легко – играючи, будто щепку, выдернул его и всадил в землю перед собой. Картинно оперся на лом.

Потом положил на него один кулак, сверху пристроил другой, а еще выше водрузил свой подбородок – получилась этакая сложная строительная конструкция.

Капитан-лейтенант высунул голову из кабины рафика, встретился глазами с рыжим.

– Что, ребята, здесь мы не проедем?

Рыжий качнул головой:

– Не проедете.

– А в обход?

– И в обход не проедете.

В это время с горки, от домов, к рафику уже побежал народ. Минут через пять эти люди будут здесь, начнут разбирать машину на гайки, на заклепки, на железный лом. Мослаков посмотрел в ту сторону и вздохнул:

– Может, вам водки дать? На всю деревню? Или откупного заплатить?

Рыжий оживился, оторвал подбородок от лома:

– Давай водку!

– Иди сюда! – позвал его Мослаков.

Поддернув штаны и ухмыльнувшись довольно, рыжий подошел, засунул голову в кабину. Из кабины черным немигающим зрачком на него смотрело дуло пистолета, который держал в руке мичман.