Вячка спокойно, читая лишь глазами, быстро перевел данный текст.

«Вы говорите по-французски?» – спросила сидевшая за столом учительница французского языка младших классов.

«Да, мадам!» – ответил Койранский.

Она посмотрела на Бельскую и тихо сказала: «Бывает!»

«Можете идти», сказала Койранскому Евгения Николаевна, смущенная до предела.

«Милая Евгения Николаевна: как я Вам жестоко отомстил!» – подумал Койранский, даже не поинтересовавшись, какой общий балл он получил на экзамене.

Оставшиеся до начала занятий дни Койранский проводил с Соней. У нее были вступительные экзамены. Они с сестрой поступали на факультет новых языков, т. е. французского, немецкого и английского. Несколько экзаменов обе сестры выдержали на отлично и были приняты студентками Высших Женских Курсов.

Дни до занятий были для Койранского вознаграждением за несколько лет разлуки с Соней.

Учебный год в седьмом классе начался с больших новостей.

Во-первых, 10-процентная норма для евреев была распространена и на казенные учебные заведения Варшавского учебного округа, поэтому многих евреев в седьмом классе уже не было, их просто уволили. А на их место, в порядке разгрузки 1-й гимназии, комплектуемой только русскими, перевели шестерых русских. Они были, конечно, худшие ученики, и это повлияло на успеваемость и поведение класса.

Во-вторых, классным наставником класса стал сам директор Некрасов. Он же стал преподавать в классе историю.

В третьих, не стало Истрина, учителя русского языка. Вместо него приехал Лучко Михаил Иванович, редкий учитель и замечательный человек.

На фоне этих перемен учиться стало и приятнее и легче.

Койранский сразу завоевал одно из первых мест по успеваемости. Мало того, он стал любимцем учителей, особенно Лучко и Некрасова. Директор неоднократно ставил Койранского в пример другим.

И только одна Бельская дулась на Вячку, редко обращалась к нему и всякий раз при этом краснела, будто гневалась, будто неприятно ей было с ним говорить.

Осень 1910 года была самым счастливым временем в жизни Вячки. Он почти ежедневно бывал у Сони по вечерам и вытаскивал ее гулять, возил в парки и сады, сидел с ней подолгу в Иерусалимских аллеях. Дни этой осени стояли на редкость погожие, а вечера – волшебные, теплые, завлекающие.

По воскресеньям Вячка с Соней ездили в окрестности Варшавы: в Билянув, в Яблонну, Градиску и в другие места. Но излюбленным местом их был Билянув.

Они возвращались в Варшаву к 10 часам вечера усталые, голодные, счастливые, подкреплялись в какой-нибудь цукерне (кафе) и только около 12 часов провожал Вячку свою подругу домой.

Счастье так их окрыляло, что на все они смотрели через его розовые очки. Не было дня, чтобы они не виделись, не было часа, чтобы они не чувствовали друг друга.

Они смотрели в глаза один другому и каждый читал красноречивый постоянный ответ: да, люблю! Из учителей Евгения Николаевна Бельская замечала счастливую приподнятость Вячки. Он чувствовал, что она что-то знает о нем.

Один раз, как дежурный, он принес ей в учительскую собранные в классе тетради домашних работ. Она, принимая от него тетради, тихо спросила, краснея, по-французски:

«Вы очень счастливы?..Да?..»

Вячка был поражен. Он также тихо ответил:

«Да!..Очень!..»

Она сейчас же отвернулась и отошла от него.

Она даже узнала имя той, кто давал Вячке такое необузданное счастье. Раз, на уроке, проходя мимо парты Койранского, Вольская попросила у него словарник, в который записывались не слова, а обороты речи, употребляемые в обычном французском разговоре, зная, что у него он наиболее полный: уже верила в его аккуратность.