Центр Варшавы и многие кварталы новой застройки представляли сплошной массив четырех и пятиэтажных домов, беспрерывно продолжающихся по многим кварталам.

Окраины старой Варшавы носили характер провинциального города, так же, как и предместье Варшавы.

В городе было трамвайное сообщение, но еще большое значение играли и конные извозчики.

Город освещался в большей части газом, в меньшей электричеством. Варшава была богата зеленью, садами, парками, бульварами и просто улицами-аллеями. Особенно хороши были Уяздовские и Иерусалимские аллеи, Саксонский сад и парк Лазенки, куда не пускали простых людей, для которых предназначались так называемые Беляны – сад, где устраивались гулянья для простолюдинов.

В такую Варшаву попал гимназист Вячка Койранский, изгнанный за свою «нечестивую» поэзию из гимназии в городе К., где он проучился два года.

Койранский и раньше бывал в Варшаве, но бывал очень недолго, часы, самое большее – два дня, не зная города и был к нему безразличен. Приехав сюда учиться, Вячка Койранский почувствовал себя постоянным жителем города, и громада домов, которая должна стать для него постоянным ландшафтом, стала давить на сознание Вячки, придавила его своей непрерывностью, высотой и каменным однообразием.

Черз некоторое время Вячка привык к огромному городу и к его каменным громадам. И тогда, вспоминая первые свои впечатления, подсмеивался над собой, над своей провинциальностью.

Под нажимом большого начальства из учебного округа Койранский был принят в 3-ю Варшавскую мужскую гимназию и поселился у самого старшего своего брата, Ивана, работавшего в почтамте и жившего там же на казенной квартире, на Варецкой площади.

Директор гимназии Некрасов, долго отказывавшийся от приема Койранского, в первый же день появления его в этой гимназии, вызвал его к себе в кабинет и здесь подверг предварительной, больше, чем получасовой, «обработке», закончив ее так:

«Малейший проступок или манкирование учением вызовут немедленное исключение. И чтобы я не слышал о ваших дурацких стихах!»

Впечатление Койранский получил незабываемое!..

Прийдя в этот день с уроков домой, он представлял жалкую удрученность. И ожидал не меньшее от брата, еще не успевшего толком поговорить с ним после приезда накануне вечером.

Брат сразу заметил настроение Вячки.

«Что нос повесил?.. Или гимназия не понравилась?..» – спросил он.

«Начинается!..» – подумал Вячка.

«Получил первую порку, пока авансом», ответил Вячка, готовясь защищаться.

«Ну-ка расскажи!» – потребовал брат.

И когда Вячка подробно изложил директорское назидание и его угрозу, брат вспыхнул:

«И ты смолчал?.. Не защищался?..Здорово же тебя вышколили у Пети».

Вячка был поражен и удивленно смотрел на Ивана.

«Что смотришь? Думаешь, я такой же дисциплинарщик и буду тебя палкой и бранью воспитывать? Нет, брат! Ты уже взрослый, тебе восемнадцатый год, и я буду с тобой обращаться как с товарищем. И никакого надзора над тобой устраивать не намерен… Живи, как хочешь, учись, когда хочешь, но старайся обойтись без двоек… Можешь бывать у кого хочешь, только берегись уличных девчонок… Вот и вся моя нотация!» – так установил Ваня модус вивенди (образ жизни) Вячки.

«И стихи могу писать?» – спросил он.

«Чудак, пиши хоть оперы! И разыгрывай на своей балалайке!» – смеялся брат.

«Нет, я серьезно. Ведь за стихи меня преследуют всюду», – тихо сказал Вячка.

«Если стихи – дрянь, надо преследовать, а если хорошие – в барабан надо бить», смеялся брат.

Вячка не мог показать своих стихов, их у него не было.

«Показать не могу: все что написал, сжег», заявил он.

«Пиши, сколько влезет. Если хочешь, можешь мне показывать», закончил беседу брат.