– Я могу войти?
Я посторонилась, пропуская его внутрь. Дима нечасто бывал у меня дома. Всего пару раз заходил. А вот с Тимом мы бывали друг у друга постоянно. С Тимом мы даже ночевали вместе. Помню, в одну из таких ночей, было поздно. Мне нужно было утром в универ, но спать не хотелось. Мы говорили о том, что хотим путешествовать, обсуждали разные страны и города. Несмотря на то, что Тим плохо учился в школе, он знал столицу каждой страны, а я нет…
– Мы объездим их все! – заявлял он.
– А потом полезем покорять Эверест, – в этот момент он вздымал руки к потолку и делал вид, что «лезет», это выглядело забавно и нелепо, я смеялась.
– Посмотрим все чудеса света! – говорил Тим, а смотрел на меня так, будто я и есть лучшее из всех чудес, и внутри у меня расплывалось приятное тепло нежности.
– Нырнем вглубь океана! – на этом моменте он прыгнул на кровать, и оказался поверх меня, – На самое глубокое дно, – за словами последовал поцелуй.
– А когда закончим исследовать землю, – снова поцелуй, – поженимся, наконец.
Потом он спустился ниже, целуя мою шею, попутно забираясь руками под пижаму, изучая мое тело, снова и снова покрывая меня поцелуями, потом приподнялся надо мной на локтях и оказался лицом к лицу. Я потянулась за новым поцелуем, но вместо этого Тим сказал:
– Медовый месяц проведем на Марсе.
Я рассмеялась. Только Тим мог такое ляпнуть в такой момент.
Тогда мы еще долго болтали о космосе. Целовались. Смеялись. Уснули мы в обнимку.
На следующий же день он написал песню. Она была шутливой, смешной. Строки припева всплыли в голове, я знала эту песню наизусть.
«Ты мой космос, моя Вселенная
И я в бесконечности за тобой
Собирай чемодан в кругосветное,
После – станешь моей женой!
Я достану путевки на Марс,
Вылетаем прямо из Загса,
На медовый месяц, как раз,
Только ты так всегда улыбайся!»
– Ты в порядке? – Спросил Дима, вырывая меня из воспоминаний.
– А…? – я еще какое-то время прокручивала в голове знакомую мелодию, и только потом окончательно вынырнула из воспоминаний, возвращаясь в реальность. – Да… да, я в порядке. Спасибо, что привез мои вещи.
Я посмотрела на парня.
– Спасибо тебе за все!
Он кивнул, принимая благодарность.
– Что с машиной? Сильно пострадала? – я вспомнила, что сегодня мы попали в аварию. Стало ужасно стыдно за ту пощечину на дороге.
– Главное – все живы.
– Прости меня, Дим? – искренне попросила я, – За все прости!
Только сейчас поняла, что он и правда из-за меня пострадал… И машина у него была дорогая… Я посмотрела на его зашитую бровь.
– Знаешь, я сам виноват, – с какой-то тоской произнес парень. – Я был уверен, что ты поймешь, что к чему и сделаешь правильный выбор. Ошибся.
И Дима ушел. Просто развернулся и ушел. К горлу подступил комок. Глаза снова увлажнились. Я не хотела причинять ему боль. Дима очень хороший парень. Такой, каких мало. Он бы идеально вписался в любовный роман главным героем. Сильный, красивый, с каким-то невероятным стальным стержнем внутри. Эмоционально сдержанный, но при этом темпераментный, галантный, с манерами и прекрасным воспитанием. В другой жизни, той, что была у меня до Тима, я бы влюбилась в Диму без оглядки. Или думала бы что влюбилась.
Перед мысленным взором снова появились зеленые, смеющиеся глаза Тима.
Ты – совсем хорошая,
А я – совсем плохой,
Но я весь, абсолютно,
Каждой клеточкой, твой
А ты теперь моя,
Хоть мы и не похожи
И наплевать, что скажут
О нас чужие, прохожие…
Засыпала я снова под плейлист с песнями Тима.
Глава 8
Дима
Дима зашел домой, закрыл за собой дверь. Жил он один уже пару лет в съемной квартире. Денег родители не жалели. А потому квартира была в хорошем районе и находилась недалеко от универа. Он на ходу снял футболку, кинул куда попало, чего раньше не делал. Снял часы, бросил их в кресло. Первой была ваза, что стояла на комоде. Она полетела в стену, оглушающе громко разбилась в тишине пустой квартиры и осыпалась на пол мелкими черепками. Спустя десять минут Дима стоял посреди в хлам разнесенной комнаты, с костяшек пальцев на ковер капала кровь. Кресло было перевернуто, из телевизора торчал стул. Дверь холодильника была вмята, в серванте не осталось целых стекол, одна дверца сиротливо висела, покосившись на единственной петле. Повсюду на полу были осколки.