Мой брат все знает. Точно знает, иначе не реагировал бы вот так.

Но Матвей, зачем он провоцирует? Делает же только хуже.

— Прекрати. Пожалуйста. Прекрати, — умоляю, пытаясь оттащить Вадю от Шумакова хотя бы на миллиметр. — Ему же больно!

Мне больно на это смотреть. Мое сердце пронизывают сотни иголок. Чувствую себя жалкой и бесполезной. Вадик не поддается. Он сейчас абсолютно неуправляемый. Не слышит ни черта. Мои слова для него ничего не значат.

Голова кружится от происходящего. Тошнота, что преследует с самого утра, лишь усиливается.

— Вадечка, пожалуйста, — захлебываюсь слезами. Пытаюсь влезть между ними, а толку?

— Уйди! — брат отталкивает меня.

Получается резко и неожиданно. Я пячусь, запинаюсь и падаю на задницу. В глазах искры от этого падения. И не потому, что больно, я просто смотрю на свою реальность с другого ракурса. Мои поступки не просто меня уничтожили, они еще и дружбу Вади с Мотом на ошметки разодрали.

Растираю по лицу слезы. Всхлипываю и шепчу что-то нечленораздельное. Со стороны может показаться, что молюсь. Но нет. Я не в силах больше кричать и просить брата остановиться.

Лицо Матвея уже явно превратилось в кровавое месиво.

— Сука, как ты посмел! Ты же мой друг. — Вадик колотит Мота, словно боксерскую грушу. — Ублюдок.

— Ты его убьешь! — визжу из последних сил, захлебываясь горечью. Закрываю рот ладонями. — Пожалуйста…

Сталкиваемся с Вадимом глазами. Он как раз заносит кулак. Медлит. Смотрит на меня, потом на Матвея. Я вижу, как он моргает, как делает глубокий вдох, а потом опускает руку.

Разжимает пальцы. Те самые, которыми вцепился в футболку Мота на груди, и отталкивает от себя Шумакова, как какое-то насекомое.

Вижу, как играет желваками, как у него ноздри раздуваются от злости, и отползаю в сторону.

На нас смотрят. Мы привлекли внимание. Кто-то громко выкрикивает, что уже вызвал полицию. Вадик сканирует зевак растерянным взглядом, потом переводит его на меня.

Мне кажется, что он вот-вот так же подхватит меня за шиворот и поволочет в свою машину. Но нет, брат протягивает руку.

— Вставай, — шипит, — Алёна, — прищуривается.

Тут же цепляюсь за его ладонь. Поднимаюсь на ноги. Сама, правда, не перестаю смотреть на Матвея. Он лежит на земле, упирается локтями в асфальт и, запрокинув голову кверху, смотрит в небо. На его губах по-прежнему улыбка.

Меня потряхивает от этой картинки.

Мамочки.

— Пошли!

Вадик давит голосом, а я с места не могу сдвинуться. Приросла к земле и пялюсь на Шумакова.

Он чуть опускает подбородок, смотрит мне в глаза. Подмигивает, а потом кивает на Вадину машину, мол, и правда, иди. Хватит тут торчать и пялиться на меня. Делаю маленький шажок в его сторону, и Мот тут же крутит головой в отрицании.

Обнимаю свои плечи, смотрю на брата. Он прекрасно видит всю мою внутреннюю борьбу и реакцию Матвея на нее.

— Видишь, ему ты не нужна. Не поможешь, — рубит Вадя, словно специально желая причинить мне еще больше боли.

Пока иду к красному «Фольксвагену», постоянно оглядываюсь. Зевак стало меньше, но никто из них не подошел, чтобы помочь Шумакову. И я не подошла. Просто покорно последовала за братом, боясь сделать хоть одно лишнее движение.

Понятия не имею, как оказываюсь в машине. Только чувствую под собой сиденье.

Вадик бахается за руль, громко хлопнув дверью. Вздрагиваю от этого удара. Бросаю на брата настороженный и, вероятно, затравленный взгляд.

Он молча заводит машину и так же молча срывается с места.

Я жалкая и слабая. Закрываю глаза. Я ему даже не помогла. Струсила.

— Он же...

— Не сдохнет. Проветрится, сядет в тачку и свалит в Москву. — Брат остается непреклонен. — Я думал, мы не врем друг другу, Алёна.