Оказавшись у него дома, я действительно все рассказываю: про поддельную пациентку, про то, как она сказала, что моя мама еще, может быть, живет где-то в Сан-Франциско, про браслет.

– Ого, – тянет Эдди, осмысливая мои слова. – Ты знаешь, кто эта девушка?

– Она не сообщила своего настоящего имени, – вздыхаю я. – Сказала, если я его узнаю, это может быть очень опасно для меня. И что люди, которые охотятся за мамой, станут преследовать и ее, если пронюхают, что мы встречались. Я погналась за ней, но она оказалась быстрее. Эдди, я должна ее найти.

– А как насчет камер видеонаблюдения в вашем бизнес-центре, в вестибюле например? – спрашивает он.

– Никогда раньше не обращала внимания, есть они или нет, – признаюсь я.

– Потому что если мы добудем ее изображение с камер, то сможем выяснить, кто она такая. Просто загоним картинку в приложение для распознавания лиц.

Во всем, что касается таких высокотехнологичных штучек, Эдди ас. Он инженер-программист: создает, отлаживает и разрабатывает программное обеспечение вроде операционных систем, бизнес-приложений и систем сетевого управления, которые разные компании используют в делопроизводстве. Он везунчик, потому что может работать из дома, а с тех пор, как он стал одиноким отцом, это просто благословение.

– Даже если камеры и есть, она была в бейсболке, чтобы спрятать лицо, – сообщаю я.

– Никогда нельзя знать заранее, – обнадеживает Эдди. – Может, под каким-то углом лицо и мелькнуло. Поедем и выясним. Я за руль. – И он берет ключи от автомобиля.

– Разве тебе не надо работать? – спрашиваю я.

– С делами позже разберусь, – бросает он.

– Спасибо.

Я благодарна Эдди за доброту. Он знает и о том, как сильно подкосила меня потеря мамы, и о расстройстве пищевого поведения, с которым я боролась в старших классах, когда ее не стало. Как-то раз я даже призналась, что заставила отца пройти через ад и потому чувствую себя виноватой в его смерти от рака легких, но Эдди лишь посочувствовал мне.

– Чему я научился у себя в группе поддержки, так это тому, что каждый по-своему проживает горе, – сказал он тогда.

Он до сих пор ходит раз в месяц на собрания группы поддержки овдовевших, той самой, которую начал посещать после смерти матери Сары. И как-то сказал, что там ему не раз помогали принять правильные решения относительно дочери. Для него важнее всего дать девочке лучшее. Потому-то мы и познакомились.

Пару лет назад я ехала на работу и заскочила в местную пекарню забрать торт, который заказала ко дню рождения одного из своих коллег. Когда я туда вошла, то увидела шатена за тридцать с добрыми глазами, который пытался заказать торт и явно испытывал сложности.

– Значит, белая глазурь и надпись розовыми буквами? – спросила его молодая продавщица с коротким белокурым хвостиком.

– Да, – кивнул он. – Хотя погодите, я не уверен. Может, лучше шоколадная глазурь с фиолетовой надписью?

– Это мы тоже можем, – заверила продавщица. – Нужны еще какие-то украшения? Съедобные цветы или там зверюшки. Звездочки. Шарики. У нас и картинки делают.

Шатен стоял и таращился на нее, как олень в свете фар.

– Точно не знаю, – пробормотал он.

– Может быть, вы пока подумаете, а я займусь другой покупательницей? – спросила продавщица и показала на меня.

– Ладно, – согласился шатен.

Когда он шагнул в сторону, я заметила слезы у него на глазах.

– Чего желаете? – спросила меня продавщица.

– Погодите минутку, – попросила я и двинулась к шатену. – Все в порядке?

– Простите, я не собирался устраивать сцену, – сказал он. – Моей дочке сегодня исполнилось пять. Первый день рождения после смерти ее матери. Жена всегда сама организовывала такие праздники. А я даже не знаю, что нравится маленьким девочкам.