Ему едва удавалось держаться на плаву, поэтому он не заметил, когда я стала плохо есть, избегать завтраков и едва прикасаться к ужинам. Лишь когда я совсем отказалась от пищи, а одежда стала висеть на мне, как на хеллоуинском скелете, он сообразил, что со мной творится неладное.

Папа испробовал все, что было в его силах, пытаясь заставить меня есть, а я вела себя просто ужасно. Я швыряла в него тарелками с едой, обвиняла в жестоком обращении, даже несколько раз стукнула. Мозг так деформировался за долгие месяцы голодания, что я почти утратила волю к жизни и прямым ходом направлялась к гибели, а папа встал у меня на пути.

Стресс от происходящего был для отца слишком силен, и он снова начал курить, – мама помогла ему избавиться от этой привычки, когда я еще пешком под стол ходила. Через десять лет после того, как мамы не стало, папа умер от рака легких. Последующие двенадцать лет я без конца винила себя в том, что превратила его жизнь в ад, и даже задавалась вопросом, не я ли стала причиной его смерти.

И вот теперь мне вдруг говорят, что мама якобы жива. Конечно, это весьма маловероятно, но как тут не задуматься, что мы с папой могли избежать стольких страданий, через которые нам пришлось пройти. Если мама действительно не умерла, известно ли ей о том, что случилось с нами после ее исчезновения? Наблюдала ли она за нами со стороны? Или инсценировала свою смерть, чтобы раз и навсегда избавиться от нас?

Может, в глубине души мама была несчастна в той жизни, которую вела в семье. По ее поступкам нельзя было заподозрить ничего подобного, но я прочла предостаточно книг о горемычных матерях семейств, которые в один прекрасный день вдруг срываются с места и уезжают, вызывая этим поступком оторопь у всех родственников.

И как насчет того, что сказала фальшивая пациентка? Мол, мама в беде. Причем снова.

Неужели, будучи замужем за папой, она вела двойную жизнь, из-за которой в результате попала в беду?

Нет. Не может мама быть живой. Мы ее похоронили. Устроили поминальную службу в похоронном бюро, принадлежащем одному из друзей нашей семьи. Правда, ни я, ни папа так и не видели ее тела.

Папа сказал мне, что, по словам полицейских, оно слишком изуродовано в результате наезда, чтобы показать его нам. Он сказал, что передал в полицию стоматологическую карту, по ней маму и опознали.

Но как же быть с браслетом, который незнакомка уронила на пол, прежде чем сбежать из моего кабинета? Всем, кто знал маму, было известно, что она носила браслет с золотой фасолинкой-лимой не снимая. Его можно видеть на каждой фотографии, сделанной за первые пятнадцать лет моей жизни. И вот теперь человек, знающий этот специфический факт, пытался подцепить меня на крючок, чтобы посильнее ранить. Только кто бы это мог быть?

Лед в пакете подтаивает, и влажные капли ползут вниз по лодыжке. Я сосредоточиваюсь на них, а не на браслете, который смотрит на меня с белого ковра. Солнечный луч из окна отражается от золотой цепочки, заставляя ее сверкать.

Еще малышкой я запомнила каждый сантиметр маминого браслета. Папа подарил его ей после того, как она впервые взяла меня на руки в роддоме и назвала «своей маленькой фасолинкой». На золотой подвеске была гравировка с моим именем и датой рождения, а еще сверху слева виднелась небольшая царапинка.

Из-за письменного стола мне не видно, есть ли на фасолинке надпись или царапина. А проверять страшно. Потому что возникает ощущение, будто все, что я знала о своей жизни, в любой момент может перевернуться вверх тормашками и оказаться неправдой. И тогда выяснится, что человек, якобы любивший меня больше всех на свете, вполне вероятно, попросту меня бросил.