– Ну, ты загнул, отец, прямо как лектор общества «Знание». Что скажешь, раньше лучше было? Ничего нельзя, туда не ходи, этого не делай, заграницу нельзя, машину, квартиру не купить, а как жить? Вот, сейчас, бля, все можно, главное, чтобы бабло было. И никто вопросов не задаёт, откуда деньги, Зин? Ха-ха-ха…

– Да, раньше лучше было! Люди были добрее! Раньше как было: каждый входил в положение других, уступал, помогал, уважение к заслугам человека было. Мы не уважаем друг друга, не уважаем Президента, правительство и депутатов, мудаками их называем. А раньше они для нас богами были бы, потому что заботились о людях, а сейчас им плевать на нас!

– Ага, заботились! В лагеря половину народа посадили, поубивали! Эти хоть не убивают! За что тех уважать-то?

Кто-то с соседней лавки поторопился вставить:

– Это пока не убивают и не сажают. Сейчас ни у кого нет никаких гарантий. Сегодня ты член системы, а завтра ты уже на помойке. Вон Ходорковский уже сидит, а был крутой!

– Наворовал, вот и сидит!

– Это же передел собственности. Наворовал, дай другим! Главное во власть, в Кремль не лезть.

– Просто создан такой механизм, который безразличен к своим шестеренкам—исполнителям. Незаменимых шестерен нет. Поэтому каждая шестеренка хочет иметь все и сразу, понимая, что будущего может не быть, – это уже подключился человек интеллигентного вида из прохода, глотнув что-то из пластиковой бутылки, от чего его глаза заблестели и подобрели.

– Вообще, в стране состояние острой государственной недостаточности, – неожиданно заявил человек средних лет в камуфляжной куртке.

– А куда же партии смотрят? – вдруг спросила старушка в проходе.

– Тебе что, мать, коровника не хватает, хочешь в партию вступить?

– Я бы в партию «Родина» вступила, – уверенно заявила бабуля.

– А я бы в ЛДПР пошёл, – вдруг сказал ершистый пацан, – они своих в регионах рассаживают в кресла управленцев.

Все засмеялись.

– А что Вы смеетесь, они правильные вещи говорят, – не унималась старушка про партию «Родина».

Все начали что-то говорить, разом, не слушая друг друга. Поезд подошел к конечной станции, опоздав на два часа. Я поднялся и помог старику снять его вещи с полки, достал свои.

– Удачи тебе, сынок, смотрю, не прост ты…

– И вам не хворать, а насчет власти – люди еще про Сталина вспомнят.

Боцман, сидевший в кокпите с видом машиниста, у которого паровоз «под парами», завидев меня еще на подходе к яхт-клубу на дороге, соскочил на дебаркадер, у которого стояла яхта, подбежал к воротам и открыл калитку – мы обнялись молча и молча пошли к лодке, прыгнули в кокпит, я спустился в каюту, сказав Боцману:

– Заводи дизель, готовься к отходу.

– Кэп, а перекусить с дороги?

– Спасибо, вижу, что ждал и приготовил, но лучше потом, на ходу.

– Ооо, это по-нашему, ура, а то нет сил тут больше сидеть.

Я сделал записи в Судовом журнале (СЖ) и вышел в кокпит в привычной яхтенной одежде, встал к румпелю и скомандовал:

– Отходим, носовой, потом кормовой…

– Есть, сэээр, – с явным удовольствием и хорошим настроением Боцман быстро отвязался и уже отталкивался от дебаркадера футштоком.

На стоянке не было никого, и никто не махал нам рукой и не желал «семь футов под килем» – была яхта, и нет её… Нам телячьи нежности и не нужны, мы народ бывалый, но порядок-то должен быть.

– Кэп, ты какой-то ошалелый, электричка задолбала?

– Есть немного, духота, шум, больше четырёх часов ехали, да ещё разговоры дурацкие и всё о политике. Как медным тазом придавило.

– Сейчас всё пройдет, пойду чайку сделаю с сушками.

Разговор за чаем, когда лодка покидала окраины Твери, сразу перешёл на «производственные» темы – каков будет график перехода. Боцман вытащил в кокпит лоцию, блокнот, карандаш и калькулятор. Стали прикидывать, а сможем ли попасть в прежний график и в те же места стоянок. Путь длинный, более 1000 км, а мест нормальных для ночёвки очень мало и лучше стоять на проверенных.