Я не помнил, когда и как взял вторые рифы на гроте. Теперь я не просто боролся с ветром и волнами, я боролся за жизнь свою, яхты и матросов. Лодку так кидало и валило, когда мы выезжали на гребень, что привязанный матрос чуть не вылетал за борт. Матрос Володя не выдержал муки и выбрался из каюты в кокпит и сделал тщетных три попытки отлить за борт, но так и не удалось ни против ветра, ни по ветру. Сначала, вопреки всем правилам, он обнял ванты на наветренном борту и простоял так целую вечность, как мне казалось, а потом повернулся не в силах ничего убрать и сказал что-то вроде: «Не получается, не получается». Володя просто лег в кокпите и спустя минуты я услышал: «Уууфф!». Потом, испытав явное облегчение, он сказал что-то вроде: «Прорвемся!». Стоял такой шум, что ничего нельзя было разобрать. Володя остался лежать в кокпите.

Берег мы еще не различали, но физически чувствовали его близость по нарастающему реву прибоя. Я делал все, чтобы отойти от берега подальше, но огромные волны подхватывали и несли маленькую лодочку к скалам. По прибору выходило, что до берега не более мили. Точку поворота на Кижский фарватер в этой круговерти, мы давно проскочили, и сейчас двигались в сторону Южного и Северного Оленьих островов, которые должны были быть где-то рядом. Я помнил, видел их на морской карте у Геннадия. Оставалось вести яхту чисто визуально, и я подумал: «Если через полмили не увидим пристанища, поворачиваю на большую воду и буду уходить от берега».

Я устал, плохо реагировал на волны. После моей ошибки в управлении яхтой, нас накрыла волна и как следует проутюжила, сорвав заодно подвесной мотор с транца. Теперь он болтался где-то под лодкой на страховочном конце – в мозгу промелькнула мысль, «какой я предусмотрительный, поставил петлю из альпинистского фала 12 мм с двойным креплением за специальные скобы – не вырвет, не утащит и о днище не бьёт». Глотнув пару раз воздух и очухавшись, мы с Володей пытались взять парусами ветер, но это нам никак не удавалось. Яхту кидало с борта на борт, волны накрывали нас, и мы ничего не могли понять. Не сразу, но я догадался, что нет ветра, его кто-то «выключил». Бог смилостивился над нами!

– Ветра нет! – закричал я.

– Что? – кричал матрос, пытаясь схватится за леера.

Когда в очередной раз нас вынесло на гребне, мы увидели недалеко, стоящий на якорях сейнер – он напоминал рака, растопырившего клешни, за его кормой были скалы, а цепи якорей далеко уходили в воду. С трудом смайнав паруса, стали вылавливать мотор. Делать это приходилось полулежа, а иначе можно было вылететь за борт.

Изуродовав себе руки о мотор и скобу металлического транца, нам удалось установить мотор на место и с третьего или пятого рывка стартерного троса мотор заработал. Без чиханий, как и не плавал. Получив ход, лодка выровнялась и стала пробираться к сейнеру. Володя, стоявший теперь у мачты, вдруг что-то заорал и стал показывать направление, куда надо идти. В этот момент пошел дождь. Нет, это был не дождь, а бомбардировка всего живого каплями размером с крупный виноград. Волны сгладились мгновенно, а вода стала походить на бурлящий кипяток или на гусиную кожу от огромного гуся. Скоро мы увидели блюдце спокойной воды. На воде, где только было видно, сидели чайки. Рулить приходилось стоя, инстинктивно объезжали чаек, стараясь не спугнуть и не наехать. Нашли и встали в самом закрытом месте этого блюдца, привычно растянулись на двух якорях и, скинув с себя и лежавшего матроса одежду, забрались в каюту и затащили младшего матроса. Там была вода. Мне, как самому «здоровому» пришлось кастрюлькой вычерпывать воду, пока её не осталось несколько сантиметров.