– В таком случае, я с радостью принимаю приглашение. Мы с дочерью почтем за великую честь занимать мудрые мысли царя за трапезой, и надеемся, что наше скромное присутствие будет приятно государю, – а про себя подумал. – Ну, все! Теперь уж точно все!

Он быстро удалился; не успел скрыться в дверях его силуэт, как в комнате гладкая прическа Файонака уже блестела сталью так же, как и его доспехи.

А Скилур решил быть не только предупредительным, но и нагнать страху на заносчивого грека. В назначенное время один из советников царя в сопровождении четырех стражей зашел за Ксифаресом и его дочерью, чтобы проводить их во дворец.

Во главе щедрого стола блистала своей красотой молоденькая Сенамотис рядом со Скилуром, греки были посажены напротив. Часть слуг выстроилась у колонн, другие суетились возле стола, накладывая лакомые куски гостям. Розовощекая красавица Сенамотис с любопытством поглядывала на темно-русую, с бледным лицом, очаровательными ярко-накрашенными губами Эвпсихию. Перед греками явились стеклянные сосуды и краснолаковые амфоры с вином и медом, их излюбленные рыбные блюда, оливки, фрукты. Простую мясную еду* поставили перед Скилуром. Царь, то и дело выступавший в походы со своим войском, предпочитал непритязательную скифскую пищу.

Почтенный Ксифарес с готовностью отдался великолепию позлащенных кубков и пропитанными яркими специями блюдам. Сфрагистик с беспристрастным выражением лица поглядывал на своего соседа по столу – иноземного путешественника, странным образом задержавшегося в Неаполисе. Единственное, что Ксифарес заметил наверняка, необычный гость был излишне разговорчив наедине с царем, но слишком молчалив при общении с другими лицами. Скилур ел мало, он смотрел на двух прекрасных женщин и думал:

– Как они хороши! Счастливая ли судьба уготовлена им богами?

Сенамотис и Эвпсихия переглядывались, всем своим видом выражая заинтересованность продолжить знакомство.

– Отпусти нас посмотреть на фрески в новый храм, – обратилась к отцу царевна и, глядя на дочь сфрагистика, добавила. – Я покажу тебе оринфские капители, между которыми есть фигуры в расписных рамах. Ух!

Она вскочила, жестикулируя руками, стала рисовать обрамление великолепного нового здания для скифских культов. Не удержавшись, сама распаленная своим рассказом, Сенамотис, как стрела, подлетела к Эвпсихии:

– Там есть много рисунков!

– Говорят, на цветной штукатурке? – смеялась гречанка.

– Пойдем, покажу! – заметив одобрительный кивок Скилура, Сенамотис одной рукой взяла с блюда гость фиников, другой – схватила девушку за рукав платья и потащила из зала.

Не скоро вернулись красавицы в свои дома, они смеялись и рассказывали друг дружке разные истории, облитые сладостью фантазий.

– Гляди, какая самоцветность! Держи вытянутую руку прямо, смотри на оленьи рога сквозь пальцы. Что видишь? – делилась с подругой своими секретами Сенамотис.

После веселых рассказов, притихли. Воспоминания, пролетевшие сквозь пестрые пятна памяти, были разными. Но одинаковым, как у одной, так и у второй, было то, что большинство из них замыкались печальным кругом – с раннего детства девочки лишены были материнской заботы.

– Не знаю, наверное, умерла, – ответила Евпсихия тихо.

– Давно?

– Очень давно… – Евпсихия ласково держала в своих руках ладонь царевны, которая прошептала: «И у меня тоже».

Сенамотис сняла со среднего пальца золотое кольцо и подарила его Евпсихии:

– В нем спрятан коготь орлана, пусть оберег хранит тебя.

Гречанка подала царевне свое шипастое кольцо, напоминающее солнце со словами: «Оно из храма. Пусть амулет защитит тебя».