Солнце миновало зенит. Геракл понял, что шел уже довольно долго. Он вспомнил о том, что в течение всего этого времени не ел и не пил, и ему сразу же захотелось и того, и другого. Он стал уже прикидывать, в какой дом попроситься бы ему на постой, как вдруг увидел впереди себя группу всадников. Всадников было человек семь, и ехали они, очевидно, с охоты. При них было оружие, но доспехов не было. Не было при них и добычи. Они оглядели юношу, но сначала проехали мимо. Только когда они уже разминулись с одиноким путником, один из всадников все-таки окликнул Геракла.

– Эй, юноша!

Геракл обернулся. Человек, позвавший его, был из всех всадников самого низкого роста. Кроме того, даже в достаточно громком выкрике его голос слышался чрезвычайно мягким и вкрадчивым. Этот человек подъехал к Гераклу, слез с коня и протянул ему руку:

– Я Феспий, сын Эрехтея, родом из Кекропии, – представился он, – а это мои соседи. Они выбрали меня предводителем.

– Меня зовут Геракл, я сын Алкмены. Родился я в Тиринфе, но много лет живу в Фивах.

Феспий смутился.

– Хм… Ты пришел из Фив пешком? И куда же ты направляешься? И еще, почему называешь себя по матери?

– Я никуда не направляюсь, я сбежал из дома, – произнес Геракл молодцевато и с улыбкой, а потом добавил: – Если хочешь знать, муж моей матери – Амфитрион. А называю я себя ее сыном, потому что говорят, что отец мой – сам Зевс.

У Феспия и его спутников это вызвало приступ смеха. Хоть Алкмена и много раз предостерегала сына от того, чтобы рассказывать кому-либо о прорицании, но он, как это часто бывает с детьми, не отнесся к ее словам серьезно. Впрочем, Геракл заметил, что один из всадников вовсе не засмеялся, а, выказав лишь намек на улыбку, скорее наоборот, о чем-то задумался.

– Вот, видите, – уверенно объяснял Геракл, – вы смеетесь. А что было бы, назовись я сыном Зевса сразу?

– Да, не каждый день нам выпадает такая честь! – обратился Феспий к друзьям, – Надеюсь, никто не возражает, если мы отобедаем сегодня с сыном Зевса?

Снова раздался смех, и снова тот же самый всадник единственным из всех не разделил общего веселья. Геракл заметил это во второй раз, но поддержал, все же, большинство своих новых сотрапезников. Хорошая трапеза – это как раз то, что ему было в этот момент нужно. Феспий посадил его к себе на коня. Так они и ехали к его дому и разговаривали по дороге.

– Так, Геракл, что же такого случилось, что заставило тебя покинуть дом? Амфитриона-то я знаю, его пастух пасет моих коров. Не знал только, что у него есть сын. А пастух этот, он, кажется, откуда-то с Понта.

– Да, верно, пастух наш из кочевников. А случилось, Феспий, то, что я ударил своего учителя, и теперь боюсь гнева отца.

– Хм… да, в самом деле, нехорошо. Чему же учил тебя этот учитель?

– Кифаре.

– Неужто, правда, кифаре? Ты музыкант?

– В том-то и дело, Феспий, что нет. Я – воин.

– Ну, то, что ты воин, это видно… Ладно, поживешь у пока меня, а там посмотрим. Как знать, может, пройдет гнев твоего отца. Сколько лет-то тебе?

– Восемнадцать.

– Охотился когда-нибудь?

– Да, и много. С Амфитрионом ходили.

– Замечательно! Будешь нам помогать. Вон там на Кифероне, – он показал вправо, – как сошел в этом году снег, лев завелся. Дерет наши стада, да и Амфитрионовы тоже.

– Да, я слышал об этом. Но отец говорил, что для меня это слишком опасно.

– Ничего, ты уже не мальчик. Мы договорились с твоим отцом, что охотой занимаюсь я. Но мы уже месяц как почти каждый день за ним рыщем, и все без толку. Ну вот, мы почти приехали. Нравится тебе?

Лошади шли по великолепному оливковому саду Феспия, который к тому же как раз в это время цвел ярко-желтым необыкновенно душистым цветом.