Никанор начал читать текст судебного решения. Полтора листа мелким шрифтом, сплошь ссылки на статьи процессуального кодекса. Для профессионала было ясно с первого взгляда, что статьи эти совершенно «левые», к делу они не относились, а вот ясная и убедительная мотивация отстранения адвоката отсутствовала. Внимание Никанора привлекла фамилия председательствующего-судьи – Луцько В. Р. Никанор хорошо знал этого судью, поэтому легко представил кабинет Виктора Романовича, его перманентное состояние легкого алкогольного опьянения, несвежую рубашку, трехдневную небритость и пустой взгляд в никуда. Виктор Луцько происходил из семьи милицейских следователей. Он воплощал в себе корпоративный дух «органов». Что бы ни делали следователи, прокуроры, судьи, все было для него заведомо верным. А всякие адвокаты и прочие журналисты-расследователи только путались под ногами, мешая вершить строгий, но справедливый суд. Приговоры этого судьи имели ярко выраженный обвинительный уклон.

– Баба с воза, как говорят. Теперь ты можешь вздохнуть с облегчением и заняться чем-то другим. Или, может, тебе дел не хватает? Не бери глупостей в голову, а тяжестей в руки, – Никанор похлопал коллегу по плечу, пытаясь расшевелить его. Было видно, что Николай глубоко уязвлен, и даже не пытается это скрыть.

– Нет, дружище, я так не могу. И даже не успокаивай меня. Я же знаю, что ты тоже на самом деле так не считаешь. Мы-защитники. Хорошо, что тебя не слышит покойный Александр Павлович! Он бы сейчас сказал: «Если у тебя нет духа бороться за клиента до конца – не работай адвокатом!» Такчто обойдемся без излишней болтовни. Я, прости меня за своеволие, дал твой номер телефона маме Антона Михальчука. Она сегодня свяжется с тобой. Принимай поручение в деле, подписывай соглашение и вперед. Это мне необходимо. Действительно необходимо.

Николай Сверчук поднял полную рюмку и безапелляционно произнес:

– Ну, друг, за тебя! Спасибо, что согласился.

– Скажи, Николай, а по твоим ощущениям, этот Антон действительно убийца? – спросил, закусывая, Скрипник.

– Скорее всего, да. Но у меня пока что нет твердого убеждения. Что-то в этом деле не так. А почему, собственно, ты спрашиваешь? Мы же профессионалы и должны защищать всех. Мы же, ё-моё, часть правосудия, – грустно добавил Сверчук. – Знаешь, что меня больше всего подкосило? – он никак не мог отойти от оскорбления, почти пощечины, нанесенной ему отстранением от дела.

– Даже не догадываюсь, какой поезд тебя переехал, – отшутился Никанор, хотя в душе искренне волновался за товарища.

– А я скажу тебе: чертовски обидно, что никто из наших ведущих адвокатов, которых мы избрали в руководство городской коллегии, не поддержал меня! Я с ними встречался, разговаривал. Все, как один, высказали сочувствие, пообещали подумать. Но ты же понимаешь: они и пальцем не пошевелят! Для них куда важней сохранить хорошие отношения с судьями. Ужасно мерзко!

Он резко поднялся из-за стола, крепко сжимая кулаки, словно собирался сокрушить все вокруг. Парочка влюбленных, которая до сих пор нежно ворковала в углу, испуганно оглянулась; на шум выбежала официантка. Заметив суету вокруг, Сверчук совладал со своим гневом и, присев, тихонько продолжил:

– Нехотят терять шанс пропихнуть свои дела. Наверное, убеждены, что, угождая и ползая, получат уважение и блат. Ведь при нормальных условиях, при наличии профессиональной чести и достоинства, в подобном случае должна быть общая официальная позиция адвокатуры области, а относительно придурка-судьи стоило бы начать служебную проверку. Вместо этого тихо, как в болоте. Даже председатель суда Красовский ничего поделать не может. Ты же знаешь, как он тщательно к процессу относится. Это решение об отстранении защитника не обжалуется. И точка. Правда, он обещал совещание с судьями провести. Но что это даст…