Он кивнул, словно думал о том же самом.

– Я понимаю. Все мы в таких условиях, так или иначе.

– Есть даже целая теория, – продолжал я. – О том, что наша реальность сокращается.

– Это как? – полюбопытствовал Димка.

– Ну, смотри. Человек считается взрослым тогда, когда приобретёт достаточно опыта, который поможет ему в будущем. Но в условиях галопирующего прогресса этот опыт быстро устаревает, и приходится заново учиться, чтобы приспособиться к новой жизни.

– То есть, взрослые навсегда остаются учениками, как и дети?

– Именно.

– Что ж, я не против всю жизнь провести за школьной партой, – сказал мой друг. – Лишь бы не лежать в постели в ожидании смерти.

– А мне не нравится мысль о том, что, как ни старайся, ты всё равно останешься круглым дураком.

– Быть дураком у тебя точно не получится, – серьёзно сказал Димка. – К тому же, есть вещи, которые не меняются со временем. Познав их, мы можем твёрдо стоять на ногах.

– И какие же?

Мой друг пожал плечами.

– Человеческие отношения, к примеру. Или реакции. Много того, что заложено природой.

Я вздохнул. Сколько в нас осталось этой самой природы?..

***

Утром я проснулся первым. Мне до последнего казалось, что всё произошедшее вчера – наше дерзкое бегство из города, остановка в лесу – всего лишь сон. Но, увидев над собой прозрачное сентябрьское небо и своих друзей, мирно посапывающих рядом, я тут же понял: не сон. И почувствовал себя счастливым.

Димка и Роман спали спина к спине, одинаково подтянув колени к подбородку и спрятав руки в рукава. Я накрыл их обоих своей курткой и выбрался из авиамобиля.

Утреннее солнце стояло ещё совсем низко, тусклые лучи его, просвечивавшие сквозь рваные лоскуты тумана, казались осязаемыми. Я брёл по росистой траве, не разбирая дороги – настолько был опьянён окружавшей меня безмятежностью. Лес, ещё вчера показавшийся мне неприступной стеной, теперь был прозрачен и светел. Празднично краснели листья кустарников, робко покачивались белые призраки Иван-чая. Мне казалось, что я вижу всё это впервые. Быть может, так оно и было?..

Я неторопливо пробирался между деревьев, подставляя лицо тёплым лучам. Я не боялся заблудиться: мозгочип автоматически фиксировал маршрут, определяя направление движения. Я некоторое время шёл на северо-запад, когда лес вдруг поредел, и впереди показались блестящие стеклянные постройки на высоких сваях. Несколько минут я опасливо скрывался в тени деревьев, но потом вспомнил, что бояться нечего: фермы полностью автоматизированы и снабжены антивандальной системой. Никто не стал бы гнать меня с хозяйственной территории, ведь без особого ключа я бы всё равно не смог проникнуть в теплицы…

Когда я вернулся, мои друзья уже проснулись и завтракали, сидя на траве рядом с Арчи. Роман, как обычно, мурлыкал какую-то песню.

– Ко мне пытаются приклеить прозвище, – сообщил Димка, когда я приблизился.

– Клеить ничего не нужно, – усмехнулся Рома. – Данделайн и есть.

– Данделайн? Что за страсти такие? – я плюхнулся на траву рядом с ними.

– В переводе с английского означает «одуванчик», – отозвался Димка, протягивая мне бутерброд с сырной пастой.

Я рассмеялся. Удивительно, но Рома попал в точку. Тощий Димка в своей зелёной рубашке и взъерошенными после сна волосами, золотившимися на солнце, и впрямь походил на одуванчик. А по-английски это прозвище звучало ещё лучше, будто его второе имя, звонкое, как колокольчик.

– «Одуванчик врать не может, мудрым стать он вам поможет»12… – продолжал веселиться Рома. Димка страдальчески возвёл глаза к небу.

– Похоже, мне придётся смириться, – печально сказал наш друг, однако в серых глазах его плясали бесенята, и я понял, что он доволен.