– Ты не можешь никуда опоздать. А всегда будешь вовремя там, где должна быть. Когда мы шли через сквер к моему дому, Джей сказал:

– Кажется, иногда все знаешь о жизни, а потом начинаешь идти по своему пути и понимаешь, что ничего не знаешь. И довольно странно продолжил свою мысль. – Я лучше чувствую себя ночью, как маленькая летучая мышь, которой я был в прошлой жизни.

– Тогда не буду желать тебе спокойной ночи, ибо твой «день» только начинается.

– А тебе спокойной ночи.

Проводив меня до подъезда, улыбнувшись, он скрылся в ночи.

Первый виртуальный роман потряс мое мировоззрение, заставив под новым углом взглянуть на жизнь. Незнакомец по ту сторону монитора, хотел видеть все простым, не парадоксальным и не противоречивым. Неопределенность жизни не давала невозможность ничего полностью отрицать или утверждать. Однажды он подумал, что вечность нуждается в описании себя самой. Нуждается в своем предметном представлении. Стало быть, и дух не всесилен и безупречен, ему необходима коррекция материей. В ней он закрепляет черты, осознанные им через материю: стихотворения, картины, музыку, продукты научно-технической революции. Через художника она выговаривает себя и этот шепот вечен. Он искал смысл своей жизни и временами находил его. Путь был под ногами и, отклоняясь от него в очередной раз, он ждал, что жизнь направит вновь, может довольно больно или безобидно, но, заметно.

Он искал ее. Но не мог дать точный ответ о процентном соотношении в пользу удачи обретения родственной души. Верил, что есть люди, которые ждут и самое главное дождутся. Тем, которые дождутся, он завидовал больше всего.

Наша переписка началась с обрывочных, подчас ничего не значащих фраз, непонятных стихов: «Знаешь, возможно, это так просто, просто как дважды два. Мне не понять для чего в этом мире все те слова, что мы говорили. И не понять ход твоих мыслей, во что ты играешь, к чему стремишься? К чему мы идем, от чего мы уходим, ищем слова – мысли находим. Знаешь, не знаешь, веришь, не веришь, но то, что было, ты не изменишь, и в красоте лишь тогда и есть смысл, если она как луч солнца в жизни. Если в словах не найти смысла, глупо писать длинные письма. Так же как я, ты ищешь ответ, когда понимаешь, ответа здесь нет». Это был мой ответ на его пространное письмо ни о чем.

Мы разговаривали о бесконечности, рае и аде, смысле жизни, творчестве, оно было близко нам обоим, хотя и с разных сторон. Он был музыкантом, а я любила сочинять письма и однажды спросила, что он думает о них. Он ответил, как всегда, с маленькой буквы: «красиво пишет Набоков, твои письма доходчивые, но ввиду постоянной заботы о рациональном смысле, в них мало художественного, и теплого. Ты необычный человек, видимо, хороша собой и очень уверена в себе, но когда-то может случиться открытие тобой всей полноты зависимости собственного мышления от похвалы».

Однажды он написал: «…я непрестанно тобой восхищаюсь. Ты человечна и как следствие – снисходительна, а в целом – мудрая. Ты мой талисман, моя драгоценность».

Мы никуда не торопились. Лишь спустя месяц я узнала, что он живет в другом городе, и зовут его Петр. Потом я уехала отдыхать. В следующем месяце уехал он. Я вернулась, ждала его писем. Места себе не находила. Молчание угнетало. А Петр лежал на песке, наблюдая за беготней муравьев, слушал, как гнется стебель ириса, чувствовал притяжение земли, ее тепло и полноту жизни. Мысли его исчезали в облаках, затем проявляясь ароматами трав. Он страну из теней витражей сочинял. Север угрюмый его к себе звал. Грядущей весной он услышать желал, как танцует река, льда оковы прорвав. Потом переписка наша возобновилась, спустя еще три месяца мы обменялись фотографиями. Мне нравились его письма, в них, была какая-то особая не понятная логика. Он писал: «дали мира: что с ним будет – может, не упадет или упадет и теплой – теплой волною хлынет, против воли старых ремесел и тяжести ковчеговых весел – тогда это все сплетенный дым речей, бред ночей бессонных. Идти бы к тебе дальше линии горизонта. Ближе к льняному узору на платье твоем, остаться один на один, только вдвоем».