Рита понадеялась, что ляпнул он это не от жестокосердия. Атеист до первой тряски в самолёте. Жизнь прожил ровную, комфортную. Она искренне рада за него. Мальчиком Ромик был милым и добрым. Они вместе приехали в Ленинград поступать в институт. Риту приняли, а его – нет. Он объяснял это антисемитизмом. Но Рита знала, что Ромику попросту не хватило одного балла.

– И чем ты тогда отличаешься от животного, если смысл жизни видишь лишь в размножении?

Вопрос был риторический. Удивительно, что задала его Аня. Рита помнила её скромной стеснительной девочкой. Каждый день, ранним утром, задолго до начала занятий Аня приезжала на дизельном поезде и возвращалась им же поздним вечером. В селе, где она жила, была молдавская школа, но родители решили, что обучение в русской расширяет перспективы дочери на будущее. В годы распада СССР Аня сделалась убеждённым борцом за libertate i independen г. Вместе с сыновьями-подростками выкрикивала: «Русские, чемодан – вокзал – Россия!» Теперь её дети рады самой чёрной работе на стройках Москвы и Санкт-Петербурга, получившую independenг Молдову грабят прорумынские ставленники, а она, имея высшее образование, ухаживает за престарелой сеньорой в заброшенной итальянской деревушке. За двадцать лет Аня заработала достаточно, чтобы остаток жизни безбедно жить на родине. Платят теперь в связи с кризисом в Италии почти ничего, но она не может покинуть привязавшуюся к ней беспомощную старушку. Из жалости.

Дошла очередь до Ванечки. В детстве он был пухлым синеглазым мальчиком с удивительно густыми и длинными ресницами. Учился Ванечка так себе. Его родители, этнические молдаване, занимали в городе высокие партийные посты. Во времена Советского Союза Ванечка преданно служил родине на севере России и дослужился до полковника КГБ. О смысле своей теперешней жизни он профессионально умолчал, сообщил лишь, что живёт в Молдове спокойно и сытно, так как получает сразу две пенсии. Рита предположила, имея какое-то время его в друзьях на одном из сайтов, что смыслом своей жизни теперь он полагает служение совсем другим силам, называя русских агрессорами и оккупантами. Но российскую пенсию получает без зазрения совести.

Пышущая здоровьем, элегантно одетая Лялька, закинув ногу на ногу, свысока оглядывала бывших одноклассниц, живущих в постсоветском пространстве, неухоженных, по большей части в нарядах из магазинов сэконд-хэнд. Рюмку за рюмкой глотала коньяк, запивала вином и поглощала мамалыгу со свининой с завидным аппетитом. Как и в школьные годы, капризно надувала губки и жаловалась на здоровье. И на мужей. Их у неё поочерёдно было целых шесть: два российских «мудака», четыре норвежских «непуганых оленя». И все как один – «гондоны» и «импотенты». Но в итоге длительных боёв и разделов имущества, по её же словам, светлое будущее в самой социально защищённой стране ей обеспечено. А о смысле этой самой жизни она не думала.

Мягкий, ко всему и всем доброжелательный Геночка весь вечер сидел, понуро свесив усы. Смыслом своей жизни он полагал создание англо-русского словаря, над которым кропотливо трудился, нередко пренебрегая благополучием семьи. Три предыдущие жены сбежали, а четвёртая – умница Зиночка, хоть и моложе на двадцать лет, увлечённость его разделяет.

– Мне сейчас необходимо где-то добыть тысячу евро на приобретение специальной компьютерной программы для словаря. Тогда я смог бы наконец закончить многолетний труд. Последние годы в Молдове совсем нет работы для переводчика, – сказал он, окинув просящим взглядом более- менее благополучных одноклассников. На Ромике и Клавке споткнулся и отвёл взгляд. Рита знала, что лет пять назад, оказавшись по работе в Израиле, он был вынужден попросить у них в долг десять долларов. Заказчик не успел перевести на карту деньги, и ему немного не хватило на обратную дорогу. Клава сказала, что дать не может. У них, мол, всё рассчитано.