– В общем, то, что ты официально зареклась общаться с противоположным полом, вовсе не означает, что и мы все тоже.

– Ничего я не зарекалась. – Я смотрю на нее с ухмылкой. – У меня просто дурацкая привычка привлекать к себе неудачников. И они меня достали.

– Тогда, видимо, и он неудачник, – говорит Старр, – потому что он сюда смотрит.

– Черт, что, серьезно? – Мой желудок подпрыгивает на месте. – А мне обернуться? Так он поймет, что мы разговариваем о нем.

Су окликает нас:

– Девушки! У нас урок рисования или сплетни на лавочке?

– Я за краской подошла. – Старр поднимает в воздух тюбик в качестве доказательства. – Консультируюсь с Натали, что мне делать с мордой лисицы.

Су недоверчиво смотрит на нас, но потом возвращается к разговору с Таем.

Старр поворачивается ко мне.

– Кстати, серьезно, у меня есть вопрос. Ты не могла бы помочь мне с мордой лисицы?

Я бросаю взгляд на Тая. Он перехватывает его и, по-видимому, начинает стесняться, при этом энергично кивая Су. Почему это у меня желудок сегодня так прыгает? Я достаю бутылочку воды. Может, у меня обезвоживание?

Потом я перевожу взгляд на бульдозер, вот-вот готовый раздавить маленьких лисят.

– Какое мне выражение сделать на мордочке мамы лисы? Напуганное или безмятежное? Страх в этой ситуации логически обоснован, но безмятежность и покой станут символами того, что никто из нас не знает, какие руины оставит после себя новый Индустриальный век.

– А может быть, изобразить удивление?

– А-а! – Старр воодушевленно кивает. – Потрясно. Бульдозер застал ее врасплох, у нее не было достаточно времени, чтобы правильно отреагировать. Гениально. Иллюстрация того, как жизнь переедет нас катком, прежде чем у нас появится шанс на полноценный ответ. – Старр перебрасывает конец шарфика через плечо и готовится к серьезной кропотливой работе.

– Типа того. – Я киваю, как будто именно это и имела в виду.

Другие одногруппники часто обращаются ко мне за помощью, особенно когда Су чем-то сильно занята. Это не значит, что я лучшая в группе. Но, можно сказать, так считают мои одногруппники.

Меня зовет к себе Карл, просит помочь с картиной Роберта Селдона Дункансона, над репликой которой он сейчас работает. Груша выглядела как-то нездорово (на самом деле из-за плодоножки). Работы Карла всегда вдохновлены известными темнокожими художниками. Он сам не знает, насколько хорошим художником является, но, мне кажется, другие художники однажды будут с восхищением смотреть на его картины, как он сам сейчас ценит и уважает творения темнокожих художников из прошлого.

Тим рисует конфеты. Его родители владеют кондитерским магазином в центре города, и он проводит там много времени. Он просит меня помочь с леденцом «Джолли Рэнчер», потому что «что-то с ним явно не так» (и это левая половинка фантика). За свою услугу я получаю несколько драже «Эм-эн-Эмс». Он любит лопать их, рисуя конфеты, и всегда не против поделиться.

– Думаешь, новенький будет «Эм-эн-Эмс»? – спрашивает Тим.

– Не знаю, – говорю я. – Пойди и спроси.

Тим застенчив. Он не будет спрашивать.

Я устанавливаю холст на мольберт и принимаюсь за работу над зимним пейзажем, которой занимаюсь уже довольно давно. Почти все мои проекты – это пейзажи. Всем они нравятся, но только не мне. Я продолжаю их писать, потому что Су говорит, что к пейзажам у меня настоящий талант. Несколько раз я пробовала себя в абстракции – и получила массу удовольствия – но Су всегда возвращает меня к пейзажам.

– Людям нравится то, что они знают. У тех, кто распределяет стипендии, нет времени на лишние интерпретации.

И на этом разговор всегда заканчивается.